Золотой след - [8]

Марфа кивнула головой.

— Что ещё тебе сказать?.. Не стремись наживать добро. Страдать будешь, живя, а умрешь — проклянут те, кого невзначай обделишь. Заведи учеников. Людям принадлежит навечно лишь то, что они отдают другим.

Шмель умолк и долго сидел задумчивый. Потом встал из-за стола.

— Будь здорова, Марфа, — попрощался он. — Путь тебе добрый.

Он проводил гостью до порога, но ни слова больше не произнес. Отойдя немного, едва домик скрылся за деревьями, Марфа остановилась. Куда идти? Не знала теперь этого она, растревоженная словами Шмеля. Думала и решила дать волю ногам.

Ноги вывели её на забарскую тропинку.

Марфа вернулась. Но, однако, совсем в других заботах проходило теперь её время.

Стала она себе подбирать учениц из забарских девок и заказов уже никаких от купцов не принимала, для души рукодельничала. Да ежели кому из земляков что надо — сделает: мужикам — самотканые рубахи с золотыми кистями, рукавицы, невестам — свадебные платья, шали — и все за малую плату, лишь бы прокормиться ей.

Так вот в новых заботах, в труде потекла Марфина жизнь, день за днем, год за годом. Тяжкие думы о дочерней смерти с возрастом перешли в тихую грусть воспоминаний, а душу согревали певучие да ласковые ученицы.

Одно лишь со временем начало тревожить Марфу — не больно уж ловкие руки оказались у её девиц. Сколько ни учила их Марфа, никак они постичь науку не могли. У одной терпенья не хватает, другая узора нового не придумает, а у третьей — пальцы не гнутся как надо. Ни похвала, ни ругань делу не помогли.

А годы-то Марфины шли. Как-то сидела она за рукодельем одна, — девиц отправила по домам, — вдруг почуяла — руки устали, вроде бы чужие ей, не слушаются. И поняла тогда Марфа — старость на пороге. Рукам срок пришел. Выходило, значит, что ничему уж она скоро обучать не сможет, в праздной тоске жить придется.

Страх овладел Марфой. И тут вспомнился ей наказ: добра не копить, учеников наживать. У неё была старательная ученица — Настя, дочка зареченского бондаря. «Ей бы только руки половчее», — часто говорила Марфа соседкам про свою любимицу…

Никто не знает всех Марфиных страданий. Из рода в род в Забаре передают лишь одно: померла Марфа — ей ещё и пятидесяти годов не вышло. Она долго лежала в постели, не пила, не ела, все ждала кого-то. В тот день, когда умереть ей, прибежала Настя и показала свое рукоделие — платок неслыханной красоты, самотканый из тонкой, как паутина, пряжи. Все, кто был в избе, — не поверили глазам своим. Увидела платок Марфа, заплакала в радости и тихо сказала: «Ну вот, Настя, ты и достигла, чего я хотела. — И прикоснулась к рукам своей ученицы: — Живите, мои милые». Это были последние Марфины слова.

Померла знаменитая рукодельница, а про Настю стали говорить, что к ней перешли Марфины руки.

С той поры и прославилась Забара своими необыкновенными рушниками, платками, кружевом и пряжей. Живет эта слава поныне, и жить ей в веках, потому как золотые Марфины руки от одной мастерицы переходят к другой, им бессмертие дано.

Недаром, выходит, сказал Шмель, только то, что отдашь людям — твоим навечно и останется.

ТРИ МЕШКА ПОТА

Нынче колдунов не стало в Забаре. «Нет в них веры, где ж им быть?» — сказала как-то Дарья Васильевна. А в прошлые времена волшебники прямо-таки лютовали в селе. И самый знаменитый среди них был колдун Волосатые уши.

Дарья Васильевна так его обрисовала:

— Не то человек, не то коряга какая. Руки — что оглобли, а ноги колесом. Босой ходил. Где жил, где спал — никто не знает. Мешок с добром завсегда с собой таскал. Голова — большущая, что та тыква в урожайный год, и ни единой на ней волосинки. Только из ушей два черных пучка росло. За то и прозван был Волосатые уши.

В этих-то самых волосах, что росли из ушей, и заключалась, как я выяснил, волшебная сила. Вырвет колдун из уха волосок, бросит в огонь, и что скажет в эту самую минуту, то и сбывается.

Когда я заявил забарцам, что в существование колдуна не верю, напомнили мне про черный вирок на Серебрянке. Тут уж не возразишь, есть такой вирок. По правую сторону зареченского мостика, метрах в десяти от свай, находится эта загадочная яма.

Русло у Серебрянки ровное, песчаное, речушка тиха, а тут вдруг провалина — ни одним шестом дна не достанешь. Даже в норовистой Непути, в которую впадает Серебрянка, нет таких глубоких ям. Откуда она взялась?

Рассказывают: переходил колдун мостик, зачесалось у него в уже, поковырял он в нем пальцем и выдернул случайно волосок. Полетел волосок в воду, и там, где упал, образовался вир.

Стали тонуть в этом месте ребятишки, считай, каждое лето, отчего и прозвали яму «черным виром». Не один раз его засыпали глиной, которую телегами сюда возили, но вир вновь и вновь открывался.

Ну, а раз есть колдовской вир, значит, был и колдун.

Только вот запамятовали забарцы, в каком году произошла эта история. Знают лишь, что Шмель в ту пору ещё жив был. Лесной мудрец как раз и вызволил своих земляков из большой беды. Известное дело: непрошеный чудотворец — страшнее дьявола.

Ранним утром, в пору сенокоса, едва пастухи прогнали стадо и бабы затопили печи, появился на селе этот кривоногий чудотворец — Волосатые уши.