Золотое колесо - [28]

Ника беззвучно смеялся.

— Спит тот крестьянин, который запасся суперфосфатом, — изрек Кесоу.

И с этим сомнительным определением крестьянина подельники разошлись, не солоно хлебавши.

О блаженных селеньях

Но даже в цивилизованных селах есть уголки неподвижной дремучести, которую не проймешь ничем. Замечено, например, что семьи, живущие на берегах мутных рек, отличаются несколько странным, сумрачным характером. Их глаза все время смотрят в лес. Старые предрассудки исчезают с первым светом электролампочки, но у живущих на берегу темной реки даже лампочка горит как-то тусклее.

А последний Хатт жил как раз на берегу такой темной реки. Так что был еще последний Хатт, в доме которого русалка была не забыта.

Но Хатт не отличался трудолюбием и был не из домоседов. Когда его племянник в городе стал человеком и о нем заговорили простые люди, последний Хатт полюбил ездить в автобусах и, притаившись, слушать разговоры простых людей о племяннике. При этом он молча преисполнялся гордости. «Чего уж удивляться, что Матута отважен и горд! А предки-то у него какие!», «Жаль, что этот деревенский у них никчемный», — слышал о себе последний Хатт, но все равно преисполнялся гордости. Потом он на некоторое время вовсе исчез с горизонта, работал на плавкране. Наконец вернулся домой и женился. Стал работать в «обезьяньем» филиале. Пил.

Жена у него была некрасивая. Точнее, не совсем чтобы некрасивая, но кино видали? Вот, как артистки эти: ничего здорового, крестьянского.

Хотя артистки тоже бывают разные: есть Мордюкова Нонна, а есть Анжелики. А у нас, в селе, — повседневность. Анжелика много не намотыжит.

Девица, когда на выданье, должна быть худенькая. А потом, когда выйдет замуж, когда родит, должна стать полнотелой, чтобы и с хозяйством справляться и, уж извините, чтобы мужу — отрада. А жена Хатта так и не поправилась: осталась худая, одни серые глаза на все узкое личико.

А так — безобидная, работящая, молчунья. И, к радости русалки, в некотором роде блаженная. Русалка внушила ей тайны трав. Явиться ей на глаза русалка не могла. Она сама переставала верить в себя, ибо никто вокруг в нее уже не верил.

Но вот сам последний Хатт мало что унаследовал от своих предков. Он был уж очень простоват. У него бегало трое ребят: мальчик и две девочки. Был еще мальчик, старший, но он его потерял несколько лет назад.

И он был призван стать хранителем очага Хаттов, чей родоначальник и пригласил Владычицу Рек и Вод в Омут нашей деревни и дал ей обет, что его род будет следить в потомстве за порядком жертвоприношений; потомок Хаттов, которые гордились тем, что их предок Акун-Ипа покорил русалку и сделал свой род на все времена удачливым в охоте; отпрыск рода, которому русалка, верная клятве, никогда не делала вреда, — и он, последний Хатт, женившись, жену на моление к Омуту не привел! И в пору беременности за водой отправлял! И в сумерки детей домой не загонял! Такой был пустой человек, этот последний Хатт.

Но никому не было дела до суеверий темной старины. Сельчане богатели, строили просторные дома, покупали автомобили. Однако все-таки русалке разок-другой с радостью удалось заметить, что где-то глубоко, в тайниках сознания, у людей пока еще теплится мглистый страх. Как-то вечером она стала свидетельницей картины, которую мы опишем по-порядку: алел закат. Экономистка «обезьяньего» филиала, гуманная и начитанная женщина, заметила среди скотины начало сибирской язвы, которая считалась болезнью от гнева Владычицы Рек. Тут бы ей бежать к доктору Гвазаве, так нет. Она вспомнила, что жена Хатта знает средство от этой болезни. Экономистка зажгла восковую свечу и молча пошла по проселочной дороге.

К дому Хатта она шла безмолвная, как этого требовал обычай. Шла с горящей свечой по вечерней околице. Жена Пахи доила буйволицу и, увидев экономистку, таки замерла с выменем в руках и позволила буйволенку, который вырывался из рук тоже изумленного мужа, опрокинуть полное ведро молока. Экономистка шла, восторженная и отрешенная. За железной дорогой ей повстречались семеро ее сыновей. Они возвращались с моря, покуривая. Увидев мать, мальчишки одновременно спрятали левые руки с сигаретами за спину, не подумав о том, что этот одновременный жест выдает их еще больше. Но экономистка со свечой, словно жрица огня, прошла мимо них, глядя перед собой стеклянными, невидящими глазами.

Жена последнего Хатта тут же поняла ее. Тоже молча, как этого требовал обычай, она спустилась к Мутному Омуту, набрала воды и, не оглядываясь, понесла домой. Молча же нашла травы, свойства которых были известны чуть ли не ей одной. И приготовила снадобье.

Над этим хохотали и судачили в селе. Но скотина была спасена, русалка торжествовала. Она-то знала, что это ее чары. А последний Хатт сказал жене:

— Что могут значить твои травы, когда люди в космос летают!

— Тише, тише, — пришла она в ужас от его слов. — Грех! — И повернулась в сторону Мутного Омута, словно желая удостовериться, что Владычица действительно не слышала мудрствований ее дуралея.

А на другой день Хатту надо было делать культивацию на приусадебном участке. Помните ту самую работу, которую сыновья Пахи делали и охотно и с огоньком? Культивация — способ пропашки кукурузных рядов, который позволяет обсыпать корни злаков землей, не выпалывая сорной травы. Кукуруза для этого сеется рядами, и, когда она уже взросла, а сорные травы — еще нет, проводят культивацию, то есть пропахивают пространство между рядами, применяя плуг с особым, обоюдоострым лемехом.