Золото Алдана - [165]

Возглавлял шествие седовласый Григорий. За ним следовал Демьян со знаменитой, сотни лет всеми христианами почитаемой, чудом сохраненной и дошедшей до края земли Российской в своем первозданном виде, иконой «Умягчение Злых Сердец»[139]. На сумрачной, темно-коричневого тона доске с двойной опушью — узорочьем по полям, одухотворенный и смиренный лик Богородицы, при кажущейся простоте и лаконичности извода источал необыкновенное смирение, спокойствие и нежность.

Рядом торжественно шествовал Елисей с Уставом общины — толстенным фолиантом в кожаном, окованном медью переплете. За ними остальная братия, жены и дети.

Всю дорогу до пещерного скита пели духовные песни, в том числе полюбившиеся, Дарьей писанные:

Молодец ото сна подымается,

Утренней росой умывается,

Белым полотном утирается,

На восток Богу молится…

Не огонь горит, не смола кипит,

А горит-кипит ретиво сердце от веры.

Веры праведной…

Запалив факелы, в пещеру вошли четверо: Григорий, Елисей, Демьян и Изосим. Увидев суровые каменные лики и чудотворную икону Божьей Матери «Всех скорбящих Радость», вошедшие непроизвольно пали на колени. Наставник прерывающимся от волнения голосом испросил у Господа дозволения взять в руки древние святыни, и скитники с трепетом вынесли их на свет Божий. Торжественная процессия двинулась вниз.

Мужики сняли лосиные ичиги и шли босиком, не чуя под собой ни острых камней, ни зубастых сучьев.

Они шествовали за наставником, прижимавшим к груди драгоценный Ларь с локоном Христа, распевая псалом в Его честь. Пластину нес Елисей, икону — Демьян.

Пещерники поджидали их в сумраке грота. Мефодий, прикрыв срамное место домотканой холстиной, данной кем-то из скитников, стоял уже совсем близко к выходу, остальные его товарищи смутно белели в глубине: им, еще не привычным к свету, выходить было опасно.

Григорий осенил всех крестным знамением, и, повернувшись к пещерникам, произнес:

— Велика радость зреть вас, братья. Вы своим долготерпением совершили настоящий подвиг веры. Благодарствуем вам и милости просим в наш скит на общинное житье.

Наставник поклонился в пояс, и добавил:

— Одежду справим, избы пособим срубить. А коли хотите и далее жить сами по себе — воля ваша.

Один из пещерников, по виду самый старый, ответил, заметно растягивая слова:

— На-а-ам бы ооо-бвыык-нутьсяяя к свеее-туу, ааа тааам ии реее-шиим. Доооз-вооль свяяя-той ооо-тец прииикоос-нуууть-сяяя к Лааа-рюю с влаа-саами Хриис-таа ии к Лии-куу Бооо-гооо-роо-дии-цыы.

Григорий кивнул. Старик на коленях подполз к святыням и припал поочередно к прозрачной крышке ларя и к иконе губами. Когда он поднял голову, его лицо сияло от счастья:

— Братцы, чудо! Чудо свершилось! Я прозрел! Хвала Спасителю нашему и Богородице Деве! — воскликнул он. На этот раз совершенно отчетливо.

— Чудо еще и в том, что Ларь сей и икону на свет Божий мы вынесли точно в день праздника иконы Божьей Матери «Всех Скорбящих Радость»[140]! Зрю я в том перст Божий. Воистину, сегодняшний день — радость великая для нас! — торжественно возгласил наставник.

Ларь с прядью волос Христа поставили перед божницей в красном углу в доме Григория. Скитники по одному подходили, с благоговением молились и прикладывались к хранилищу святыни и чудотворной иконе. Уходили одухотворенными, со светлой радостью в глазах. Хворые исцелялись, пещерники, все до единого, прозрели.

Через три дня и стар и млад собрались у наставника. Долго пели благодарственные стихиры и, наконец, в полной тишине наставник приблизился к Пластине, тщательно протер ее и вставил в углубление гладкий, как речной окатыш, агат. Пластина замерцала и на ней проступили слова: «Братья и сестры! Сын Божий избрал местом второго пришествия вашу Впадину. Отсюда Он начнет духовное возрождение человечества. Вам надлежит установить Ларь на вершине скалы, что среди озера».

Неожиданная избранность всех взбудоражила и воодушевила. Казалось, что они и не ходят теперь, а летают над землей, такой благодатью были переполнены их сердца.

Люди в праздничных одеждах гуляли семьями по украшенным зелеными ветками проулкам, обнимались друг с другом, ликовались и все никак не могли поверить, что то, чего ждали веками все верующие, произойдет, и не где-то, а в их затерянной в таежной глуши Впадине.

В воскресенье Ларь всем миром перенесли и установили на островке, на самой вершине скалы. По ночам, в любую погоду, над скалой теперь стояло серебристое свечение. С того дня на большое моление стали собираться на берегу озера. Радостные волнения постепенно улеглись и жизнь в скиту вернулась в свое обычное, полное хлопот и забот русло.

* * *

Икону Божьей Матери «Всех скорбящих Радость» и Пластину оставили в доме наставника. В старину в некоторых досках делали тайнички. Зная об этом, Григорий со старцами внимательно осмотрели, прощупали доску.

И действительно, с тыльной стороны, под слоем потемневшей олифы, обнаружили искусно замаскированную крышечку. Под ней лежали плотно сложенные бумаги: план пещерного скита и несколько листков, на которых кто-то слабеющей рукой описал кратко жизнь общины, заключив свое повествование словами «Пагубная страсть к рыжью первым поразила достопочтенного наставника. Следом сим недугом захворали остальные, все поголовно. Забыв Бога, мы, как оглашенные, только и делали, что собирали презренный металл, плавили его и отливали слитки, состязаясь, у кого тяжельше. Господь не стерпел столь скорой и поголовной уступчивости сатанинскому искусу и покарал нас за корыстливую слабость неизлечимой хворью. Все уже померли. Остался я един. Ежели кто найдет, Христа ради, погребите и меня по-христиански».