Золото Алдана - [166]

«Верно сказано — тайное неизбежно найдет способ проявиться», — подумал Григорий, а вслух молвил:

— Просьбу усопшего надобно исполнить.

— Опасно, зараза в тех пещерах таится. О том еще схимник в забайкальском скиту предупреждал, — напомнил дед Тихон.

— Так та хворь и по Южным скитам прошла. А я само — лично с Корнеем и Ефимьей погребли всех умерших, и ничего, слава Господу нашему, — живы. Богоугодные дела не наказуемы.

— Однакось, на всякий случай, тех, кто семя уже посеял, снарядить надо.

— Справедливо говорите, отец Тихон, — одобрил наставник. — Отправим тех, у кого дети уже выросли…

На плане скита были нанесены залы, гроты, подписано их назначение. Отмечен и грот, где нашли Ларь. А в конце самого длинного коридора стояло три крестика с надписями «Завет», «Архив», «Ключ». Григорий сразу вспомнил про тетрадь Горбуна, которую они с Елисеем не так давно смотрели. На следующий день, после утренней службы, Григорий попросил Елисея прийти к нему с тетрадью Горбуна. Разложив на столе листке, стал сравнивать.

— Глядикась, совпадает с тем, что у Горбуна. Погоди, погоди, давай-ка глянем, что у него там написано… Ага, вот: «Ларь» и все. Остальное, похоже, разведать не успел… Зови Изосима и Демьяна, — велел он Ефимии.

Те явились быстро.

Наставник рассказал про находку.

— Поищите, что еще схоронено там, где метки стоят, да без огласки пока.

Довольные тем, что им вновь оказано доверие, скитники ушли и уже на следующий день принесли наставнику три увесистых черных «кирпича» из грота, отмеченного как «Завет». Внутри как будто что-то то ли шевелилось, то ли переливалось. Все грани были гладкими. Не было на них ни замка, ни отверстий, ни ручки. Долго вертел, щупал, нажимая разные точки на «кирпичах», Григорий, но так и не смог открыть и заглянуть внутрь.

— Видно, время не поспело, на то он и «Завет», — философски заключил он, — пусть лежат, дожидаются своего часа. Чует сердце, все это понадобится, когда наша жизнь повсеместно на праведность повернет.

* * *

Пещерников приодели и всем миром принялись отстраивать для них дома. Сами они не умели плотничать, посему, по-первости, работали на подхвате. Но быстро постигая это нехитрое дело, вскоре уже и сами вовсю махали топорами. К зиме все перебрались в выстроенные для них избы. Но свою мать-кормилицу Грибницу не бросали. По очереди ходили, ухаживали за ней и приносили грибы мешками. Они по-прежнему оставались основой их питания. Постепенно и многие варлаамовцы к ним привадились.

Диковатые дети пещерников поначалу держались наособицу, но мало-помалу включались в игры и занятия скитской детворы. Вместе ходили в школу. Сообща бегали купаться, собирали малину, смородину, голубику, позже брусену, клюкву. К осени все передружились.

Старших пещерников особенно радовало то, что у их пацанов полезли зубы, и они уже не шепелявили при разговоре. А два вошедших в возраст парня сосватали скитских сударушек. После того, как монастырские увезли четверых, это было весьма кстати и обрадовало варлаамовцев более всего — наконец-то и к ним свежая кровь прибыла.

По завершению каждой седьмицы, вечером, скитники рассаживались, летом у молельного дома, а зимой набивались в натопленную горницу наставника. Григорий ставил на амвон Пластину, вкладывал в правое гнездо голубой, с кругами жемчужного цвета, агат, и все замирали: перед ними и вокруг них возникали диковинные видения, каждый раз новые.

Вот и сегодня, сначала замерцал, как при северном сиянии, воздух перед Пластиной. Мерцание быстро ширилось, местами сгущалось, заполняло пространство перед ними, и вскоре скитники оказались среди незнакомых людей. Те ходили разговаривали между собой, не обращая на сидевших никакого внимания. В первый раз Елисей даже не стерпел — подошел к одному из мужиков в оленьей куртке и поздоровался. Тот и бровью не повел. Сообразив, что перед ним бестелесные люди, Елисей успокоился.

На некоторых картинках местность была знакома, но в большинстве — новая. Наставник, потихоньку вращая агат в гнезде, менял созерцаемые места.

А при самом первом «включении», сразу после установки агата в гнездо, скитники увидели свою Впадину, пещеры на склоне горы. Потом показались бородатые люди в длинных одеяниях, они зашли в пещеру, установили в нише Ларь, икону…

После исполнения возложенной на него миссии, у Изосима возникло непреодолимое желание уйти в монастырь. Оно нарастало и не в силах больше сдерживаться, он обратился к наставнику:

— Помните, отец Григорий, я рассказывал вам про Сибирича. Теперь и вы знаете, что то было правдивое откровение. А ныне, мне голос внутри сказал, что в скиту я боле не надобен, что в монастыре мое место и там мне надлежит служить Господу Богу нашему.

Наставник и сам в последнее время замечал, что Изосима что-то гнетет. Вроде, как и прежде, исполнял все работы, помогал деду и матери, но видно было, что душа его томится.

«Пожалуй лучше отпустить. Лешак-Алексий у них совсем старый — не сегодня завтра покинет мир. Кто станет настоятелем? Изосим же отмечен небесами. В монастыре ему самое место», — размышлял наставник, ласково глядя на возмужавшего воспитанника.