Золотая рыбка - [29]

После гостиной, с левой стороны от дивана, начинается недлинный коридор. В нем всего две двери: одна ведет в гостевую спальню, вторая — в уборную. Зато рядом расположилась удобная лестница, ведущая наверх. Пентхаус, как говорил любимый, лучшее, что он купил после своего уникального серебристого «Мерседеса». И он был невероятно горд тем, что привел меня именно сюда. Никуда более.

Я выкладываю курочку на сковороду, уменьшая огонь. Посыпая ее тертой зеленью. И под шкварчание мяса, под тот аромат, что выделяют специи, раскрываясь, вспоминаю то, что абсолютно точно забыть невозможно.

Проходит неделя с тех пор, как я сломала ногу. Эдвард сидит рядом со мной, закинув ногу на ногу и бездумно переключая каналы телевидения, пока я поедаю свой любимый карамельный попкорн. Теплая и безопасная атмосфера спальни, где мы вдвоем и где нам хорошо, превосходна. Я уже люблю этот день. Пожалуй, больше многих.

Этот мужчина с удивительной прозорливостью узнает о моих вкусах. Не проходит и дня, чтобы какая-нибудь мелочь не стала напоминанием о нем. То в моем почтовом ящике обнаружится янтарная канарейка, за которой я гонялась по интернет-аукционам полгода, то веселый доставщик пиццы принесет «Маргариту» с черри под двойным сыром и улыбнется, что все оплачено… или цветы. Лилии. Красивые-красивые.

А сегодня у Эдварда получилось вырвать вечер из своего графика и приехать ко мне самому. За окном гремело, шел дождь, тяжелые облака плыли по беспросветному небу и я, ковыляя к двери, абсолютно точно не была довольна поздними посетителями.

Но как только дверь открылась, и на пороге показался Каллен, все труды мгновенно стали не напрасными. Мне кажется, даже моя нога улыбнулась. А я покраснела.

Он, мокрый и прекрасный, стоял под косыми струями, прикрыв голову какой-то папкой с бумагами. В кожаной непривычной куртке, в темных джинсах — никаких белых штанов и жестких рубашек.

— Разрешишь войти? — спросил.

И, разумеется, никакого ответа, кроме «Конечно!» он услышать не мог.

Я заварила ему чай, а он раскрыл для меня попкорн и поставил на стол баночку со спрайтом. Получить эти продукты от него было так непривычно, что у меня в груди приятно защипало. Простой, совершенно простой мужчина. И я ему нравлюсь!

— Ты голодный?

Он успокаивающе покачал головой.

— Разве что до попкорна, Белла. У меня была встреча, я поужинал.

— Ладно, — не слишком обижаюсь, потому что с моим гипсом стоять на кухне проблематично. Гораздо лучше и проще сидеть или лежать, тем более рядом с Эдвардом. Я уже успела по нему соскучиться.

Мы усаживаемся на диван — я и он. На мягкие подушки, под плед, который я притащила сюда еще днем. Пробуем попкорн. Потом из одной баночки пьем спрайт.

— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спрашивает мужчина, оглядев мою ногу, — ты вызывала доктора?

— Еще и недели не прошло. Зачем?

— Проверить, как все срастается. Это не то, с чем шутят.

Я мягко улыбаюсь ему, ободряюще погладив по плечу.

— Все будет в порядке. Самое главное сделал ты, когда помог мне… Я ведь толком и не сказала спасибо, Эдвард.

Он оставляет мой гипс в покое, самостоятельно, не вынуждая тревожиться понапрасну, придвигаясь ближе.

— Ты ведь тоже мне помогла, — доверительно сообщает, носом проведя по волосам, — спасительница.

— Мы друг друга стоим, — смущенно усмехаюсь, покраснев, — но все равно спасибо. И за пиццу, и за канарейку, и за попкорн, ты зря со мной так возишься.

— Мне это в радость, — с потрясающей искренностью заверяет Каллен, — не волнуйся.

А потом наклоняется ко мне. Осторожно, не желая испугать, целует. Будто впервые.

Наши отношения только начинаются, я знаю, но так не хочется думать, что когда-нибудь они могут закончиться… Этот человек мне уже дороже многих. Скоро будет дороже всех.

Мое желание его близости куда сильнее — или под куда меньшим контролем. Выгнувшись, я обхватываю руками его шею, чуть приподнимаясь над диванными подушками. Отвечаю на поцелуй с полагающейся страстью. Он единственный, кто во мне вызывает такой отклик.

— Соскучилась? — сбившимся теплым дыханием разбудив рецепторы на моей коже, шепчет Эдвард.

Я быстро, не отпуская его лица от себя, киваю. Поглаживаю затылок, прикасаясь к волосам.

— Слишком…

Краснею, а глаза подергиваются прозрачной пеленой. Мне и стыдно, и приятно. И закончить надо бы, и хочется продолжения — это плохо описываемое ощущение. Такого сильного влечения, как мне казалось, нельзя испытывать вообще. Даже к самому Аполлону.

Мужчина все видит. Мои сомнения, мое желание, мои размышления: ничто от него не укрывается. И он умудряется умело этим распорядиться на радость нам обоим.

— Значит, это надо исправить, — многообещающе произносит, наблюдая за реакцией, когда погладил меня по груди. Через ткань майки, лифчик под которую я так и не успела надеть из-за его неожиданного прихода. Пока не касается кожи.

Произведенным эффектом и тем, как неровно выдыхаю, мужчина доволен. Дает себе право продолжить игру.

— Как насчет дивана? — развратно зовет, покусывая мочку моего уха. Не стесняется показать того, что хочет не меньше. Меня? О Господи, да! Меня!

— Как хочешь…

— Как сможешь, — поправляет он, любовно пробежавшись пальцами по моему гипсу. Целует губы, потом шею, потом, задрав майку, мою грудь. — Если будет больно, скажи мне. Сразу же.