Золотая рыбка - [21]

У Вольтури ушла в пятки душа, когда он впервые его увидел — такого же белокурого, с такой же формой лица, губами и… глазами. Серыми глазами, точно как у отца. На мать мальчик не был похож ничем, кроме кроткого характера и молчаливости.

Он был нежным, неискушенным и чувствительным. Заканчивал школу, играл со своей собакой, особенных друзей не имел и обожал звуки виолончели.

Но самое интересно, что Даниэль был похож на отца не только внешне. Он перенял ту направленность характера, от которой в свое время пришел его дед. Он не любил женщин…

Аро противостоял как мог. Ему казалось недостойным и отвратительным соблазнять ребенка, поправ память его отца и нарушив собственные принципы. Но он влюбился. Он видел в Даниэле Кая и ничего не мог с собой поделать. Этот мальчик занимал все его мысли, сводил его с ума.

И когда однажды Даниэль сам, проникнувшись откровенностью момента, вдруг поцеловав своего благодетеля, оплатившего ему университет и проживание в Риме, не удержался. Ответил.

С тех пор они были вместе. К сегодняшнему дню — уже пять лет (из них два с половиной года — женаты).

Разумеется, люди не совсем поняли и приняли такой выбор. Одни называли Аро извращенцем, другие никогда не посылали к нему на приемы своих детей, в особенности сыновей, а один из особо консервативных сеньоров даже добился закрытия построенных Вольтури школ в Африке, объясняя это тем, что таким образом тот пропагандирует гомосексуализм и педофилию.

Аро тяжело переживал такие вещи. Он признавался, что ему порой бывало настолько сложно, что хотелось наложить на себя руки.

Но его мальчик был с ним. Его мальчик поддерживал и вдохновлял его, любил ничуть не меньше, чем любил сам Аро.

И их общая трагедия, их отношения, которые не должны были существовать, выстояли. Они оба выстояли — благодаря друг другу. И вопреки высшему свету тоже.

Потому что были вместе…

Когда Эдварда рассказал мне эту историю в зале ожидания самолета, я была поражена. Четыре часа из общего времени полета я бодрствовала и обдумывала, переосмысливала ее, поражаясь смелости Вольтури и задумываясь о мотивах Даниэля. А потом, когда засыпала, в моих снах также тревожно пробегали их образы. И их разговоры…

Мы летели до Мехико из Рио больше девяти часов, поэтому времени на переваривание информации мне хватило. Эдвард помогал в размышлениях, отвечал на возникающие вопросы и высказывал свое мнение.

В конце концов я поняла, зачем он поведал мне эту историю. Ее мораль была такова, что даже принципиально разные, недопустимые к встрече и уж тем более отношениям люди могут их построить, если будут любить. И им не станет помехой ни общественное мнение, ни какие-то другие преграды.

Он имел в виду, мой ненавистник галстуков, что мы тоже справимся. Что мы любим, что мы вместе, а значит — справимся. Тем более не все у нас так ужасно, как видно в свете рассказанной истории. И не все так безнадежно.

Мне хотелось в это верить — вдохновляло. И поэтому я навсегда запомнила эти слова.

А еще прониклась к Аро симпатией… и больше на него не злилась, не осуждала. Вот поэтому он нас и принял — принял меня. Он хотел обезопасить меня, говорил Эдварду, что это непродуманный шаг, что он может сломать меня, потому что сам прошел через все это, все знал изнутри.

Он действительно хороший друг, Каллен прав. И его дружба заслуживает уважения. Я все поняла.

…Сейчас я сплю. Вернее, дремаю, потому что самолет скоро идет на посадку, и мы время от времени попадаем в воздушные ямы, встречающиеся на пути.

Я лежу на плече Эдварда, касаясь виском его щеки. Теплая гладковыбритая кожа и ненавязчивая туалетная вода, чем-то напоминающая его собственный аромат, меня расслабляет. Еще со вчерашней ночи перестаю думать о приеме в прежнем ключе, делая его всего лишь данностью нашего времяпровождения, и начинаю наслаждаться оставшимся уикендом. Было бы крайне глупо испортить его из-за выходки Алессандро. Он не заслуживает такой чести.

Эдвард, кажется, тоже не бодрствует. Он дышит размеренно и спокойно, чуть медленнее обычного, а его руки расслаблены и не держат мои так же ощутимо, как прежде.

Я тихонько усмехаюсь, легонько поцеловав его плечо. Не в рубашке и не в пиджаке, а в простой тенниске, пусть и от «Поло». Она темно-серого цвета, с ровным воротничком. Средней длины и потрясающего удобства. К тому же, отменно сидит.

Я помню, что в тот день, когда впервые увидела его в футболке, из-за слез не смогла разглядеть, кто передо мной. И чуть не уронила велосипед себе на голову…

Я называла его «Верблюд». Может, из-за оранжевого цвета алюминиевой рамы, а может быть и из-за того, что руль и сиденье смотрелись как два горба обозначенного млекопитающего, я уже не помню. Просто пришло такое слово на ум и закрепилось за моим велосипедом. Самый простой, еще складной, без переключения передач и амортизаторов сиденья. Недорогой и удобный. А главное — подходящий под мой рост, что встречалось не так часто.

Своим излюбленным местом катаний я всегда называла Гайд-парк. Красивые деревья, ровные асфальтированные дороги, живописные пейзажи вокруг — одно наслаждение. Только приезжать туда я любила уже после захода солнца, когда зажигались фонари и разбредались основные толпы прохожих, — тогда все дороги были полностью мои, а катание становилось еще более комфортным.