Знание-сила, 2009 № 06 (984) - [51]

В 1789 году в газете «Друг народа» Марат высказал странную, абсолютно не вписывавшуюся в общий контекст мысль, видимо, родившуюся у него при внезапном воспоминании о погибшем друге. Эта мысль совершенно не была тогда воспринята.

А в наше время она стала аксиомой, которой, впрочем, никто не следует. «Естествоиспытателя, философа, сочинителя, как и любого творца, — писал Марат, — нужно судить по тем законам, которые в процессе творения он создает для себя сам. Посягательство на репутацию творца есть преступление против наитруднейшего и бесценного — процесса созидания нового».

НАУКА — ВЗГЛЯД ИЗНУТРИ

Гуманитарное знание и народная традиция

Сергей Неклюдов

_{Сергей Юрьевич Неклюдов — доктор филологических наук, профессор, руководитель Центра семиотики и типологии фольклора РГГУ, главный редактор журнала «Живая старина». В основе публикации — лекция, прочитанная автором в клубе — литературном кафе «Bilingua» в рамках проекта «Публичные лекции «Полит. ру»» 18 октября 2007 года. Печатается с разрешения организаторов проекта.}

Я всю жизнь занимаюсь фольклором. Для многих это — экзотическая и странная область, заниматься которой, возможно, нет никаких практических резонов. И в своих работах, и во всей своей научной практике я всегда старался быть предельно конкретным и оставаться на той территории, на которой располагаются предметы моего изучения. Однако проходят годы, и постепенно накапливается определенное количество наблюдений, которые хочется обобщить, чтобы понять не только природу фольклора, его внутреннюю структуру, его изменчивость, но и положение фольклористики среди других научных дисциплин.

Границы областей гуманитарного знания в высшей степени размыты и, кроме того, исторически подвижны. Это относится и к фольклору, и к более широкой области, которую можно назвать народной культурой, и к наукам о культуре вообще.

Говоря о гуманитарных науках, я имею в виду по преимуществу историю, литературу, философию, до некоторой степени — языкознание, этнографию и ряд других дисциплин, вынося в особый раздел экономику, социологию, политологию и так далее, там немного иная ситуация. Сколько я себя помню, в нашем обществе существует устойчивое мнение, что науками эти дисциплины не являются прежде всего потому, что они не перспективны, а ретроспективны: повернуты вспять, не включают в себя эксперимента и ничего не прогнозируют, изучая лишь то, что уже миновало или то, что есть сегодня.

Эти мнения отчасти справедливы, хотя все же судить о том, что такое наука, а что — не наука, не совсем наука или недонаука, я бы поостерегся, поскольку само представление о науке размыто, а общепринятых определений не существует. Сама гуманитаристика к нашему времени, кажется, внутренне согласилась со своей «недонаучностью», приняв стыдливый псевдоним «гуманитарного знания». Это вроде бы наука, но не совсем, не очень, просто «знание». Ну, Господь с ним, пусть будет «гуманитарное знание».

Однако, как ее ни назови, «знанием» или «наукой», она все равно должна быть отнесена к области так называемых фундаментальных дисциплин. В этом нет «мании величия» — речь не идет о чем-то основательном и фундаментальном в обыденном смысле слова. Просто так обозначаются науки теоретические, направленные исключительно на вырабатывание и отлаживание познавательных механизмов в том поле знания, в котором они работают, и не ставящие перед собой никаких целей, кроме познавательных. Фундаментальные дисциплины противостоят прикладным, имеющим непосредственное, практическое применение. Отсюда, кстати, не следует, что имеются в виду только чистые умозрения, противопоставленные конкретным разработкам. Конкретные разработки вместе с включенными в них эмпирическими исследованиями тоже входят в комплекс фундаментальных наук, без них никакая фундаментальная наука существовать не может.

При этом существуют сложные «цепочки» зависимостей. Если задать ученому вопрос, зачем производится тот или иной конкретный анализ, он часто не сможет на это ответить или ответит расплывчато. Честный ответ будет таким: «Потому что это интересно» или «Потому что здесь в поле знания есть лакуна — некоторая недостаточность».

Однако на самом деле каждая конкретная разработка такого рода ведёт к следующей конкретной разработке, имеющей свой смысл, и так далее. Такими цепочками зависимостей, в сущности, прошито все научное знание: без предшествующих фаз невозможна финальная фаза, которая часто уже имеет прямое отношение к практике. Можно посетовать на склонность ученых удовлетворять свое любопытство за казенный и счет, не пользуясь никаким компасом, кроме чистой любознательности, но придумать какую-то другую лоцию, чтобы спланировать работу, в гуманитарных науках не удается. Никто, кроме самого научного сообщества, не способен решить, чем именно следует заниматься. Для этого нужно обладать соответствующей компетенцией, а она есть только у самих представителей этого сообщества.

Все, кто так или иначе связан с финансированием науки, предпочитают финансировать эту последнюю фазу, считая, что в ней-то и заключен главный смысл. Это большая ошибка — ровным счетом такая же, как если бы мы в проекте «вытаскивание репки» финансировали только мышку, а предшествующие «разработки» дедки, бабки, внучки и Жучки считали необязательными, во всяком случае, недостойными того, чтобы их оплачивать. К сожалению, на практике дело обстоит именно так.