Знание-сила, 2008 № 10 (976) - [18]
Было ли когда-то чтение — практикой? Да, например, во времена расцвета патристики и схоластики, когда пишущие и читающие христиане постоянно задавали вопросы о том, зачем и как они читают, какова ситуация их чтения, что же они, в конце концов, прочитали — и отвечали на них. У других культур и религий, строящихся «вокруг Книги», тоже были практики чтения. Была практика чтения и совсем недавно, при советской власти — в 20 — 40-е годы, хотя в урезанном виде, в дальнейшем превратившаяся в свою противоположность.
Александр Зиновьев
Мы не претендуем на полную картину чтения в СССР, даже в предвоенные годы. У нас более скромная задача: поставить вопрос о чтении этого периода как о практике.
Перед революцией практика чтения в России была хоть и ограничена кругом интеллигенции, но распространена, судя по тиражам изданий, немногим менее, чем в 1930-х. Как минимум, в гимназиях гуманитарное образование было серьезным: в современной массовой школе ничего даже отдаленно похожего нет и, видимо, не может быть. Была и традиция семейного чтения. Революция разрушила эту систему.
После революции началось бурное строительство новой культуры, которая должна была вобрать в себя и все лучшее из старой, «буржуазной». Началась «культурная революция». Ликвидировалась безграмотность, в общедоступных библиотеках и музеях собирались конфисковавшиеся по всей стране книжные собрания, произведения материальной культуры. В 1918 году специально для ознакомления будущей советской интеллигенции с сокровищами мировой культуры было создано издательство «Всемирная литература», позже его миссию унаследовала «Academia», формировалась и росла прославленная советская школа перевода... В итоге при советской власти чтение как практика было выстроено: и те, кто определял политику книгоиздания, писательства и чтения, и те, кто писал, и те, кто читал, постоянно ставили вопросы: в чем смысл чтения сейчас? Что нужно читать (писать)? В каких ситуациях происходит чтение, какие ситуации оно должно порождать?
Это детально описал Александр Зиновьев в автобиографической «Исповеди отщепенца», где он с читательской точки зрения анализирует практику чтения в СССР в 1930-е годы.
Как большинство советских детей 30 — 40-х годов, Зиновьев воспитывался не столько семьей, сколько школой, кружками Дворцов пионеров и библиотеками. Родители либо не имели образования сами, но хотели дать его детям; либо принадлежали к «дореволюционной культуре», и дети — советские пионеры — сами выбирали «новую жизнь», проходившую в школе и кружках; либо много работали (особенно в военные годы); либо домашние условия для учебы были так тяжелы, что дети старались побольше времени проводить вне дома. Так или иначе, государство в лице школы и других учреждений забирало у семьи функцию воспитания и образования. И делало это осознанно, воспитывая новых людей.
Для этого была привлечена и литература. Специально отбиралась художественная и философская литература из мировой классики для переводов, велась целенаправленная политика в области литературы и искусства в целом (в итоге она приобрела печальную славу и не дала позитивных результатов). Но про 30-е годы Зиновьев пишет: «Мы получили широкое общее образование, включившее знакомство с мировой историей и достижениями мировой культуры. Нас воспитывали в духе гуманизма и идей лучших представителей рода человеческого в прошлом. Нам старались привить высокие нравственные принципы».
Списки читанных Зиновьевым книг длинны даже для мемуаров. Там, конечно, лишь то, что в рамках общедоступного и общекультурного чтения произвело самое сильное впечатление. А впечатление производили «отважные одиночки, не обязательно революционеры. Просто мужественные люди, ведущие борьбу против каких-то сил зла».
1. Исторические герои: Спартак, Кромвель, Робеспьер, Марат, Пугачев, Разин, декабристы, народники, большевики.
2. Современные писатели: Николай Островский, Горький, Серафимович, Маяковский, Шолохов, Фадеев, Блок, Фурманов, Багрицкий, Алексей Толстой, Бабель, Леонов, Эренбург, Тынянов, Ильф и Петров, Зощенко, Булгаков, Катаев, Паустовский, Макаренко.
3. Философия: Вольтер, Дидро, Руссо, Гельвеций, Гоббс, Локк, Милль, Кампанелла, Томас Мор, Сен-Симон, Фурье, Оуэн.
4. Зарубежная литература: Гюго, Стендаль, Бальзак, Мильтон, Свифт, Гамсун, Франс, Данте, Сервантес.
5. Русская литература: Лермонтов, Грибоедов, Салтыков-Щедрин, Лесков, Чехов, Радищев.
Довольно однородный набор с явным преобладанием героико- просвещенчески-революционных идей. При этом в западной литературе, писавшейся все же не для новых советских людей, видели, по словам Зиновьева, «органическую часть нашей культуры. Все выдающиеся события европейской истории мы воспринимали как события нашей истории, не отделяли их от событий истории русской».
Для чего и как читалось отобранное?
«Нам рекомендовали книги, — пишет Зиновьев, — героями которых были борцы против язв прошлых общественных устройств. И мы читали эти книги с удовольствием. Даже книги о революции, Гражданской войне и о последующей советской истории были построены так, что герои их выдерживали борьбу против каких-то темных сил и вообще морально порицаемых явлений. Эти герои создавались по образу революционеров прошлого».
