Знание-сила, 2004 № 08 (926) - [16]

Отойди, отвечают, дядя, пока до тебя не добрались! Лишили древних страдальцев не потребных школе подробностей, сложили инструмент и отбыли. И всю неделю Петроградская ходила любоваться на облагороженную группу.

Но учитель рисования тоже настырный оказался, пожаловался, куда мог, потому что через неделю те же двое веселых белозубых ребят достают из своего ящичка три гипсовых лепестка и навинчивают их на штифты. Толпа держится за животы. Наконец-то, говорят. Вернули бедным отобранную насильно девственность. Если бы кругом стояли сплошные учителя рисования и истории, то, возможно, реакция была бы иной, более эстетической и интеллигентной. А так — люди простые, развлечений у них мало: огрубел народишко, всему рад. Не над ними лично такие опыты сегодня ставят — уже счастье!

А поскольку ленинградцы свой город всегда любили и им гордились, то еще неделю вся сторона ходила любоваться на чудо мичуринской ботаники — как на мраморных статуях работы Паоло Трубецкого выросли фиговые листья.

Но, видимо, учитель рисования был редкий патриот города, а может, он был внебрачный потомок Паоло Трубецкого, который и сам-то был чей- то внебрачный сын. Но только он дозвонился до Министерства культуры и стал разоряться: искусство! бессмертный Фидий!

Назавтра директор уволил учителя рисования. А еще через недельку приехал все тот же полугрузовичок, и из него вышли двое веселых белозубых ребят со своим ящиком. Как только их завидели, в школе побросали к черту занятия, и учителя впереди учеников побежали смотреть, что же теперь сделают с их, можно сказать, родными инвалидами.

Ребята взяли клещи и под болезненный вздох собравшихся сорвали лепестки. Потом достали из ящика недостающий фрагмент и примерили к Лаокоону. Толпа застонала.

Мастера навинтили на бронзовые штифты все три заранее изваянных мраморных предмета и отошли в некотором сомнении. И тут уже толпа поголовно рухнула друг на друга, и дар речи потеряла полностью — вздохнуть невозможно, воздуху не набрать — и загрохотала с подвизгами и хлюпаньем. Потому что... вновь привинченные места соответствовали примерно монументальной скульптуре "Перекуем мечи на орала". Так, на взгляд, в две натуральные величины. Это резко изменило композиционную мотивацию. Сразу стало понятно, за что змеи их хотят задушить. Теперь скульптурная группа являла собой гимн плодородию и мужской мощи древних эллинов... Мрамор за сто лет, особенно в ленинградских дождях и копоти, имеет обыкновение темнеть. Новый же мрамор имел красивый первозданный цвет — розовато-белый. И реставрированные фрагменты резким контрастом примагничивали взор. Следующую неделю уже весь город ездил на Петроградскую смотреть, как расцвели и возмужали в братской семье советских народов древние греки.

Но униженный и оскорбленный директор не сдался в намерении добиться своего. И через пару месяцев скульптуру тихо погрузили подъемным краном на машину и увезли.

Михаил Веллер

Воспитание пространства

Город и горожанин формируют Друг друга. А еще они вместе меняются: это происходит естественно, от эпохи к эпохе, у каждой — свой стиль, своя мода, свои взаимоотношения в городском сообществе. Но такие перемены можно — и нужно — не только изучать, их можно проектировать. В этом убежден доктор искусствоведения, профессор Московского архитектурного института Вячеслав Глазычев. Спеииалист по организации и развитию городской среды, истории и теории проектирования, В.Л. Глазычев в качестве эксперта Центра стратегических исследований Приволжского федерального округа организовал исследовательские экспедиции по двумстам малым городам Поволжья и серию проектных семинаров в сельских районных центрах Кировской, Оренбургской и Ульяновской областей, Мордовии, Татарии, Чувашии.

— Городская среда дисциплинирует людей?

— Смотря какая. Петербургская — да. Во всяком случае, там никогда не делали такой безвкусицы, как в Москве или Нижнем. Среда как-то задает стандарт, причем совершенно независимо от финансовой стороны дела. Это — как повязанный галстук или фрак: создает у человека чувство "подтянутости". А с ним — и чувство того, что — в какой бы то ни было области! — выдавать продукт ниже определенного уровня просто неприлично, "не носят".

Города могут увеличивать агрессию или несколько ее смягчать. Увеличивать чувство радости жизни или подавлять его.

Правда, относится это в основном к центру города. Огромный массив того же Петербурга достаточно убогий.

— Но высокоорганизованный иентр, наверное, все же как-то диктует характер того, что нарастает вокруг него?

— Увы: жесткой, однозначной связи ни в одном из известных городов не проглядывается. Центр часто так и остается автономным. Существует, например, имперско-папское ядро Рима, по-своему восхитительное, и при этом — огромный, безобразный, убогий Рим, и ужасный Милан, и все, что угодно.

Но такое влияние есть у ядра Парижа, у ядра Лондона. Несмотря на то, что и в Париже, и в Лондоне полно безобразных районов — общей картины они не создают, их словно бы нет: психический "вес" ядра города — в пропорциональном отношении небольшого — оказывается неизмеримо большим. Это своего рода гигантская инвестиция, которая накапливалась веками и теперь отзывается во всем: в деятельности фирм, в поведении людей, в характере атмосферы в барах или пабах, а не только в том, что делают художники или дизайнеры.