Сложилась конфигурация значений войны, которая может почти формально, «синтаксически» упорядочивать и организовывать другие символы и ценности. Так, в послехрущевские годы война стала своего рода критерием испытания, проверки, средством определения качества «настоящего человека», мерой человеческого материала, испытания на прочность, лояльность, верность.
Исключительность подобной системы оценок коллективного опыта и частной жизни чрезвычайно затруднила осознание повседневной, «нормальной» жизни, о которой люди мечтали. Обеднение всего рутинного, частного, «субъективного» происходило в кругах образованной и культурной элиты за счет романтизации «чрезвычайного», «экстатического», «аффективного», будь то война или другие формы коллективного энтузиазма. Цена этого – абсолютно неизбежное ханжество, двоемыслие, а также тяжелые формы последующей коллективной депрессии, прежде всего в той же элите.
Но в среде молодых мобилизационный потенциал системы резко слабеет: почти половина из них не согласны с суждением: «Мы должны быть готовы воевать за Россию, не задумываясь, права она или нет».
В августе 1997 года на вопрос: «Как вы лично относитесь к службе в армии, какая из следующих точек зрения вам ближе всего?», каждый четвертый заявил, что «служба в армии – бессмысленное и опасное занятие, и нужно любыми средствами постараться избежать ее». Однако среди людей предпенсионного возраста и пенсионеров, давших подобный ответ, было лишь 13 процентов, а среди молодых (до 25 лет) – втрое больше.
Мысль о возможности (вероятности) войны предполагает двойной счет реальности: прагматически реальный план и план модальный, образующий своего рода горизонт предельных (пессимистических) оценок, хронического ожидания несчастья.
Реальной подобную опасность в августе 1990 года считали лишь 12 процентов опрошенных. Столько же опрошенных устойчиво называют реальных «врагов» СССР и позднее России: США, блок НАТО, Германия. Наибольшие опасения при этом традиционно испытывали две на первый взгляд полярные группы: низко- и высокообразованные пенсионеры или люди предпенсионного возраста (55 лет и старше), рабочие или, напротив, «интеллигентская элита» (занятые в гуманитарной сфере: наука, образование, идеология). Если страх и неприязнь к Германии сохраняются преимущественно у пенсионеров, то негативно относятся к США в основном люди обеспеченные, занимающие сравнительно высокое социальное положение и более идеологизированные. Очевидно, это представление воспроизводится жесткими коллективными механизмами.
О том, что сегодня сохраняется инерция конфронтационного мышления, говорят и результаты недавних исследований. Более половины опрошенных по-прежнему видят в ведущих странах Запада противников России, «стремящихся решать свои проблемы за ее счет и при удобном случае наносящих ущерб ее интересам». Но все-таки 37 процентов группы так считающих – пенсионеры и лишь 2 процента – учащиеся и студенты; молодых в этой группе в 3,6 раза меньше, чем пожилых людей, свыше 42 процентов из них имеют образование ниже среднего.
Часто так реагируют на подобные вопросы «руководители», военные и работники правоохранительных органов, рабочие и уже упоминавшиеся пенсионеры. В селе (и Москве!) эти установки распространены несколько шире, чем в крупных городах. Примерно так же распределяются ответы на вопрос о направленности НАТО.
Мысль о возможности ядерной войны как условия предельного счета захватывает гораздо более значительные массы, отвечая каким-то очень важным внутренним комплексам и массовым психологическим травмам.
Советская система рухнула в одночасье из-за своей ценностной «анемии», неспособности создавать новые социальные формы, то есть исполнять необходимые социальные функции. Это породило длительную нестабильность постсоветского общества, оказавшегося в кризисной ситуации с дезорганизованной и разлагающейся элитой, с образованным слоем, не способным порождать новые символы, интегрирующие общество и организующие его сознание. Поэтому трансформация общества затягивается, а в последние годы усиливаются консервативные и неотрадиционалистские тенденции.
РОССИЙСКИЙ КУРЬЕР
Группа отечественных исследователей совместно с зарубежными коллегами разрабатывает препарат, предотвращающий развитие катаракты. О катаракте, причинах ее появления и новом препарате рассказывают сотрудники кафедры биофизики Российского государственного медицинского университета, Москва, – кандидаты наук А. ДЕЕВ и М. БАБИЖАЕВ и академик РАМН Ю. ВЛАДИМИРОВ.
Катаракта, как известно, – это помутнение хрусталика глаза.
А хрусталик – не только самый примитивный, но и весьма необычный орган нашего тела. Уникальные его особенности -прозрачность, отсутствие ядер и многих органоидов в основной массе его клеток, называемых хрустал и ковы ми волокнами, отсутствие кровоснабжения и иннервации. Еше одна особенность клеток хрусталикового эпителия – это их способность делиться и дифференцироваться в течение всей жизни. Хрусталик растет потому, что эпителиальные клетки из экваториальной области движутся к заднему полюсу по периферии хрусталика, превращаясь при этом в хрусталиковые волокна: тесно прижатые друг к другу клетки, заполненные специфическими для хрусталика белками – кристалл и нами. Эти белки не обновляются с момента их синтеза до самой смерти организма. Так, возраст белков в ядре хрусталика равен примерно возрасту человека. Удивительным представляется и то, что белки хрусталика сохраняются в этом уникальном органе, мало изменяясь на протяжении нескольких десятилетий нашей жизни.