Знание-сила, 2001 № 05 (887) - [57]
Если так, то тогда он отличался от большинства своих коллег не меньше, чем от Солженицына. Ведь его коллеги-физики, как правило, считали, что с развитым научным мировосприятием совместим только атеизм.
И если так, то как же Сахаров реализовал свое право на религиозную свободу?
На досуге, предоставленном ему в горьковской ссылке, в начале 1980-х годов он дал такой ответ: «Сейчас я не знаю, в глубине души, какова моя позиция на самом деле: я не верю ни в какие догматы, мне не нравятся официальные Церкви (особенно те, которые сильно срашены с государством или отличаются, главным образом, обрядовостью или фанатизмом и нетерпимостью). В то же время я не могу представить себе Вселенную и человеческую жизнь без какого-то осмысляющего их начала, без источника духовной «теплоты», лежащего вне материи и ее законов. Вероятно, такое чувство можно назвать религиозным».
Хотя сказал он больше, чем в Лионской лекции, ответ его, действительно, простым не назовешь.
…Бог Спинозы,
…Бог Эйнштейна,…
В 1988 года два чистых гуманитария – писатель и кинодокументалист – расспрашивали гуманитарного физика о разных сторонах науки и жизни – науки XX века и жизни страны, «перестраивавшейся»на глазах. В частности, спросили о его отношении к тому, что «церковь сегодня получила большие права в духовной жизни общества»:
«А. Сахаров: – Я очень далек от церковных дел, но чисто умозрительно я считаю, что это хорошо. Не вполне понимая психологию людей, близких к церкви, думаю, есть у нее огромный духовный потенциал. Церковь, конечно, должна быть не единая, между разными церковными направлениями не должно быть антагонизма… Я бы лучше сказал все-таки не церковь, а религия. Она имеет большую духовную силу.
В. Синельников: – Не противостоящую разуму, науке?..
A. Сахаров: – Нет, в наше время не противостоящую. Противостояние религии и науки – это пройденный этап. Но должен быть пройден какой- то этап и в развитии религии, и вообще в духовной жизни человека, чтобы все это было окончательно понято. Как? Я от этого далек. Я воспитанник другой эпохи и другого мировоззрения…
B. Синельников: – Вы материалист или дуалист? Или пантеист?
А. Сахаров: – Я думаю, что есть какой-то внутренний смысл в существовании Вселенной. Я… не знаю… пантеист, наверное… или нет. Это что-то другое. Но внутренний смысл, нематериальный, у Вселенной должен быть. Без этого скучно жить.
А. Адамович: – А вот если собрать ваши взгляды, Эйнштейна, других на эту проблему и создать религию ученых…
А. Сахаров: – Я думаю, что у каждого своя концепция. И эйнштейновская концепция никому не ясна до конца, он не очень на эту тему распространялся».
Эйнштейн не очень распространялся, но все же сказал: «Я верю в Бога Спинозы». Эти слова напоминают о библейской формуле: «Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова». Человек, свободно размышляющий над тем, во что он верит сам и во что верили другие свободно верующие, может добавить «… Бог Спинозы, … Бог Эйнштейна, … Бог Сахарова, …» Здесь многоточия поставлены не от нерешительности, а чтобы оставить место для других имен, кого свобод но размышляющий хотел бы добавить.
Такую обобщенную формулу сочтут, возможно, бессмыслицей профессиональные, по выражению Эйнштейна, атеисты и богохульством – профессиональные теисты. Сахаров, как и его великий коллега по теоретической физике, не относится к обеим этим категориям.
А может быть, эти шестеро богоискателей, перечисленных через многоточие с запятой, вообще ни к какой одной категории не относятся? И соединены вместе только досужим вымыслом? Тем более что в одном пункте – роковом, с точки зрения некоторых, – Сахаров точно отличается от (не) своих предшественников. В советской цивилизации этот пункт имел всем понятный пятый номер, под которым в типовой анкете отдела кадров шел вопрос о национальности.
С неувязкой в этом пункте, правда, помогает справиться сам Сахаров. В своих «Воспоминаниях», перечисляя евреев в руководстве Объекта, он добавил: «Я, грешный, хотя и не еврей, но, быть может, еще похуже».
Труднее охарактеризовать более существенное – религиозное – сходство столь разных фигур. Важно, что сами они ощущали свою связь.
Эйнштейн не был таким знатоком Библии, как его любимый герой – Спиноза, но относился к ней с уважением. Пятидесятилетний физик писал своему гимназическому учителю закона Божьего, что часто читает Библию, хотя и не в оригинале. В статье «Религия и наука», проповедуя свою «космическую религию», Эйнштейн сказал, что «зачатки космического религиозного чувства можно обнаружить в некоторых псалмах Давида и в книгах пророков Ветхого завета». Вот в какой глубине видел Эйнштейн корни своего космонотеизма.
И Сахаров в Лионской лекции оперся на плечо Эйнштейна, чтобы высказаться о своем глубоком – религиозном – ошушении внутреннего смысла природы.
По поводу слов «религия, Бог» в употреблении Эйнштейна и Сахарова нередко приходится слышать даже ог тех, кто вполне осознает масштаб этих личностей, что это лишь условное словоупотребление, а на самом деле имеется в виду то-то и то-то.
В ответ на замечание такого рода Эйнштейн ответил, что «не может найти выражения лучше, чем «религия», для обозначения веры в рациональную природу реальности, по крайней мере той ее части, которая доступна человеческому сознанию».
