Знание-сила, 2001 № 05 (887) - [56]
Ко времени особенно интенсивных занятий с отцом Андрей отнес важную перемену в своем мировоззрении: «Мой папа, по-видимому, не был верующим, но я не помню, чтобы он говорил об этом. Лет в 13 я решил, что я неверующий – под воздействием общей атмосферы жизни и не без папиного воздействия, хотя и неявного. Я перестал молиться и в церкви бывал очень редко, уже как неверующий. Мама очень огорчалась, но не настаивала, я не помню никаких разговоров на эту тему».
С ним остались воспоминания детства о контрастах религиозной жизни – от чистой одухотворенности до косного лицемерия. Воспоминания конкретные, зримые: «какое-то особенно радостное и светлое настроение моих родных – бабушки, мамы – при возвращении из церкви после причастия» и «грязные лохмотья и мольбы профессиональных церковных нищих, какие-то полубезумные старухи, духота». Он помнил, как вместе с друзьями на Пасху раскрашивал яйца в семье одного из них, живо помнил верующих высокообразованных родителей этого его близкого друга детства (отец – профессор математики, а мать – историк искусства).
Но мир науки, загадки и разгадки природы надолго затмили загадку существования религии, а быть может, даже и загадки никакой не осталось. Для поколения его товарищей по физике – почти поголовно – эта загадка была уже разгадана: «опиум для народа», «вздох угнетенной твари» … – место для всего такого было только в прошлом.
Во всяком случае, в «Воспоминаниях» Сахарова не упоминаются никакие религиозные впечатления вплоть до пятидесятых годов.
Пятидесятые и шестидесятые годы – два центральных десятилетия в жизни Сахарова. В первое он получил все три свои геройские звезды – за три водородные бомбы, одна другой мощнее. Получил Сталинскую и Ленинскую премии – за то же самое. В тот период он «создавал иллюзорный мир себе в оправдание», уверяя себя, что «советское государство – это прорыв в будущее, некий (хотя еще несовершенный) прообраз для всех стран».
В шестидесятые годы реальные события, прежде всего в области его профессиональной компетенции – разработчика стратегического оружия, заставили его увидеть злокачественные иллюзии советского мира. Оставаясь высокопоставленным обитателем военно-научного Олимпа, он направил творческую энергию в чистую науку и в результате – в 1966 и 1967 годах – опубликовал две свои самые яркие физические идеи. При всем своем конкретном различии эти идеи были сходны тем, что обе направлены на взаимосвязь физических явлений самого большого и самого малого масштабов.
Вскоре после этого, в 1968 году – под воздействием конкретных тревожных событий в области стратегического равновесия и глухоты советских лидеров к предостережениям, – Сахаров пришел к самой яркой своей гуманитарной идее: что единственной надежной основой международной безопасности может быть обеспечение прав человека. Угрозу самого большого масштаба – ядерно-ракетную войну – предотвратить могло уважение к правам самой малой части человечества – отдельного человека. Эту идею он развил в «Размышлениях о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» и в мае 1968 года выпустил свою работу в самиздат. Спустя несколько недель размышления отца советской водородной бомбы опубликовали на Западе.
Статья обитателя Объекта на страницах New York Times?! Это был вызов государственным устоям. Результат оказался сходным – закрытый Объект закрылся навсегда и для Сахарова.
Та же статья открыла миру ее автора и вместе с тем начала открывать для него реальную жизнь собственной страны. Он обнаружил своих сограждан, которые отстаивали права человека не из-за ядерно-ракетных обстоятельств, а просто потому, что считали такие права самоочевидными.
В 1970 году Сахаров и его новые товарищи образовали Комитет защиты прав человека. Он мало чем мог помочь униженным и оскорбленным, кроме того чтобы вникнуть в конкретные беды и сделать достоянием гласности конкретные нарушения международно признанных прав и свобод человека. Со многими проблемами прав человека Сахаров познакомился впервые. Свобода религии была одной из них.
Многое значило личное общение «с людьми чистыми, искренними и одухотворенными» – православными, адвентистами, баптистами, католиками, мусульманами. Конкретные имена и судьбы, конкретные формы подавления духовной свободы человека. Подавление исходило от формально атеистического государства, а фактически от государственной религии «научного коммунизма».
«[Я] понял всю трагическую остроту и одновременно сложность этих проблем, их массовость и человеческую глубину. Они заняли большое место в моей дальнейшей деятельности. Я подхожу к религиозной свободе как части обшей свободы убеждений. Если бы я жил в клерикальном государстве, я, наверное, выступал бы в защиту атеизма и преследуемых иноверцев и еретиков!»
Говоря о различии своего взгляда на роль религии в обществе от взгляда Солженицына, он сказал, что считает «религиозную веру чисто внутренним, интимным и свободным делом каждого, так же как и атеизм».
Отсюда, однако, не видно, как воспринимал Сахаров религиозную свободу – как только правовую, юридическую свободу, как элемент оптимально устроенной – справедливой – жизни общества? Или, кроме того, как еще и подлинно духовную свободу – возможность выбрать религию или атеизм независимо от объема знаний человека, мощи его интеллекта, обширности жизненного опыта?
