Знание-сила, 2000 № 05-06 (875,876) - [35]

Теперь вот, выходит, все это отменяется, по крайней мере относительно поступков, вызывающих внутреннюю борьбу, психологический диссонанс типа «нельзя, но очень хочется». Выходит, ни удары током (общепринятое средство воспитания крыс в лабораторных условиях), ни подарки. звездочки, баллы, определяя конкретный поступок в конкретной ситуации, не влекут за собой выработку устойчивых принципов поведения. Выхопит для этот надо влезть-таки в «черный яшик» и заставить человека самого принять нужное решение.

Мне грустно от того, что сделать это, оказывается, так просто. Неужели действительно нами так легко манипулировать?

Геннадий Горелик Если Знание — сила, то что такое Вера?

Собирая материалы об Андрее Сахарове и его мире, можно бы и привыкнуть к впечатляющим историям с биографиями. Я понял, что пока еще не привык, когда оказался в доме одного из его коллег в городе Чарльстон, штат Южная Каролина.

Это — первый встреченный мной в Америке человек, кого можно именовать «беженцем» без каких-либо натяжек, он с семьей покинул Сухуми в разгар грузинско-абхазской войны. В доме, где они прожили сорок лет, были убитые. И на аэродром их увозила машина, ощетинившаяся стволами автоматов.

Но беженство само по себе, а меня в Чарльстон привел один абзац из воспоминаний Сахарова, в которых он рассказывает об Объекте, или КБ-11, или Арзамасе-16, где создавались советские супербомбы:

«Была при теоротделе и математическая группа. Ее возглавлял Маттес Менделевии Агрест, инвалид Отечественной войны, очень деловой и своеобразный человек. У него была огромная семья, занимавшая целый коттедж, я несколько раз бывал у него. Отец М. М. был высокий картинный старик, напоминавший мне рембрандтовских евреев; он был глубоко верующим, как и М. М. Я потом слышал, что Зельдович жестоко ранил Агреста, заставляя его (может, по незнанию) работать по субботам. Зельдович отрицал правильность рассказа. Вскоре Агресту пришлось уехать с объекта, якобы у него обнаружились какие-то родственники в Израиле; тогда всем нам (и мне) это казалось вполне уважительной причиной для увольнения; единственное, что я для него мог сделать, — это пустить его с семьей в мою пустовавшую квартиру, пока он не нашел себе нового места работы. В последние годы у Агреста появилось новое увлечение — он подбирает из Библии и других древних источников материалы, свидетельствующие о том, что Землю посетили якобы в прошлом инопланетяне (я к этому отношусь более чем скептически)».

Как глубоко верующий мог жить в совсекретном центре научно-технического прогресса и делать там свое бомбово-математическое дело под недреманным оком бериевских особистов?

Чтобы понять это, я и отправился в Южную Каролину.

И вот передо мной невысокий человек, испытующе поглядывающий на меня. Он вовсе не спешит раскрывать душу. Взгляды его, чувствуется, тщательно продуманы и сформулированы. Телесно ему вполне можно дать его восемьдесят с лишним, но свой жизненный путь он явно не считает завершенным. Потому что его заботит судьба его трудов, развитие и проверка его идей, а вовсе не потому, что в жизни его мало что поместилось.

Он родился в 1915 году в Белоруссии, детство провел на Украине. В школу не ходил. Отец — профессиональный учитель начал еврейской грамоты и религии — сам занимался с ним, а в 11 лет отправил его в религиозное еврейское училище (ешиву).

В 1930 году ешива была закрыта, и пятнадцатилетний выпускник с основательным знанием Торы и Талмуда отправился в Ленинград, заниматься более советскими — светскими — науками. Особенно его влекла астрономия, но при всем его интеллектуальном развитии он был безграмотен за пределами священных книг. За 24 дня прошел пятилетку и поступил в ФЗУ — фабрично-заводское училище. Окончил его токарем четвертого разряда с семилетним образованием. На Украине тогда зверствовал голод, и ему приходилось помогать родителям из своей двадцативосьмирублевой стипендии.

За старшие классы подготовился самостоятельно и стал сдавать экзамены в университет, на мат-мех. Однако, придя на устный экзамен по русскому языку, узнал, что по письменной работе у него двойка, — русская орфография слишком уж отличается от древнееврейской и арамейской.

От неожиданности у него на глазах появились слезы и открылось красноречие. Это произвело впечатление на экзаменатора, и тот сказал, что постарается что-нибудь сделать. В результате Агреста приняли в университет как еврея — как человека, для которого русский язык неродной. Это был 1933 год, до начала государственного антисемитизма оставалось еще десять лет.

Учился он усердно, подрабатывая на хлеб в Публичной библиотеке, где писал аннотации на книги, изданные на иврите.

По окончании университета в 1938 году его рекомендовали в аспирантуру ГАИШа. Там он подружился с Иосифом Шкловским — известным астрофизиком и — под конец жизни — сочинителем документально-фантастических новелл, одну из которых назвал «Наш советский раввин».

В аспирантуре Агрест готовил диссертацию по небесной механике — о кольцах Сатурна… Но началась война. Его мобилизовали в службу аэростатов заграждения. Там случилось ЧП, вину за которое возложили на него. Военный трибунал. Смертный приговор, замененный штрафным батальоном. Тяжелое ранение. Госпиталь. Инвалидность второй группы.