«...Академик орет:
— Обезьяны! троглодиты! Постесняйтесь собственных генов!
— У нас, с вашего позволения, их нету: у нас не гены, а клетки! - отбрил его замдиректора. — Признаетесь в ошибках?»
Юз Алешковский.
«Николай Николаевич»
В письме, написанном ранее, через три недели после убийства Кирова, Павлов высказывался еще резче. Он призывал большевиков отказаться от наивной веры в мировую революцию и прекратить свой грандиозный эксперимент е неизвестным пока результатом, но «с уничтожением всего культурного покоя и всей культурной красоты жизни». И даже сейчас поражаешься смелости и провидению при чтении таких строк Павлова: «Вы сеете по всему культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм... Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия. Если бы всю нашу обывательскую действительность воспроизвести целиком без пропусков со всеми ежедневными подробностями, это была бы ужасающая картина, потрясающее впечатление от которой на настоящих людей едва ли бы значительно смягчилось, если рядом с ней поставить и другую нашу картину с чудесно как бы вновь вырастающими городами, днепростроями, гигантами-заводами и бесчисленными учеными и учебными заведениями... Я всего более вижу сходства нашей жизни с жизнью древних азиатских деспотий». П исьмо кончается отчаянным призывом: «Не один же я так думаю и чувствую? Пощадите же родину и нас. Академик Иван Павлов. 21 декабря 1934 года». (Эти письма впервые извлечены из архивов в 1989 году.) Все это писалось еще до Большого Террора 1937 года, до которого Павлов, к счастью, не дожил.
Конечно, Павлов не один так чувствовал. Но, по-видимому, никто кроме него не мог в то время, начиная с 1917 года, с такой смелостью и открытостью писать правду партийным иерархам. Во-первых, Павлов сознавал свой высокий ранг в научном сообществе, он был мэтром, нобелевским лауреатом, и большевики многое делали, чтобы его приручить и удержать в стране. Кроме того, Павлов обладал неистовым темпераментом и острым чувством справедливости и свободы. «Я говорил себе: черт с ними! Пусть расстреляют. Все равно, жизнь кончена, а я сделаю то, что требовало от меня достоинство», — так начинается цитированное выше письмо 1934 года.
То, что мог позволить себе Павлов, не могли и помыслить себе ученые более молодого поколения. Они вынуждены были вступать в симбиоз с властью и вольно или невольно оказались у времени в плену. Как любой симбиоз, он давал выгоду обеим сторонам, хотя и не в равной степени.
В 1932 году международное сообщество генетиков решило провести съезд в СССР. Политбюро сначала дало согласие, ибо каждое международное деяние повышает престиж стоящих у власти. (В таком престиже нуждались и нацистские власти, проводя в 1936 году Олимпийские игры в Берлине.) В августе 1935 года в СССР был проведен 15-й Международный конгресс физиологов — дань уважения патриарху физиологов Павлову, открывавшему съезд. Но международный генетический съезд в обстановке растущего влияния Лысенко, который отрицал буржуазную генетику и перешел на путь политической борьбы прежде всего с Вавиловым, а также в обстановке начавшегося Большого Террора 1937 года — этот съезд стал не нужен Сталину. Намеченный в Москве международный съезд генетиков дважды откладывался и был сорван. Он состоялся в Эдинбурге в 1939 году, но никого из СССР на него не пустили.
Прошли десятилетия. Вспоминаю август 1978 года. В Москве проводился 14-й Международный съезд генетиков, где мне довелось выступить с докладом на симпозиуме по генетике популяций. За четыре года до этого Международный комитет дал согласие на проведение съезда в Москве, чтобы поддержать начавшееся возрождение генетики. Генетическому обществу страны, во главе которого стал в начале семидесятых годов ученик Кольцова, выдающийся генетик Борис Львович Астауров, удалось получить разрешение ЦК партии на проведение съезда. Но хотя для партии интересы «престижа советской науки» в то время возобладали, съезд оказался скособоченным. Проходила селекция приглашенных зарубежных докладчиков по лояльности. Многие ведущие генетики мира бойкотировали съезд из-за волны политических репрессий против преследований учены х-диссиденгов. Другие приехали просто как наблюдатели, отказавшись от докладов и желая пообщаться со своими советскими коллегами. Участники съезда из США привезли фильм о Феодосии Григорьевиче Добржанском, который стал ведущим американским генетиком-эволюционистом. Но идейные надзиратели «из органов» сорвали показ фильма о «невозвращенце». Те же люди «из органов» приняли в последний момент абсурдное решение, чтобы все ученые из СССР делали доклады на русском языке, исходя из ритуального патриотизма. На этом политический надзор не кончился. Текст моего доклада был сдан для публикации в трудах конгресса. Вдруг из редакции просят убрать из списка литературы ссылки на работы известного генетика Раисы Львовны Берг и на мои совместные с ней публикации. Я наотрез отказался, ответив, пусть тогда статью не печатают вовсе. Что и было сделано как бы при согласии автора. (Утешением служит то, что английский вариант доклада был затем опубликован в специальном томе- приложении к голландскому журналу.)
