Наверное, люди в разной степени адаптируются к насилию над мыслью, о чем говорил Павлов, или к «развращению мысли», как называл это В.И.Вернадский. Когда я думаю о годах учебы на биофаке Ленинградского университета в конце пятидесятых — начале шестидесятых годов, то к теплым воспоминаниям о лекциях замечательных биологов примешивается чувство горечи, обиды и порой злости за те сотни часов принудительных лекций и всякого рода занятий по марксистско-ленинской догматике и мертвечине, начиная от истории партии и затем политэкономии капитализма и социализма до научного коммунизма и научного атеизма и прочее и прочее. Ведь все это кукарековедение поглотило не менее 25—30 процентов университетского времени, когда молодой мозг мог бы так жадно и прилипчиво впитывать подлинное богатство культуры, философии, истории. Ощущение ребенка, попавшего во власть уродующих душу и мысль идейных компрачикосов, осталось на всю жизнь. Только компрачикосы, промышлявшие в Европе в XIII — XVII веках, похищали детей, делая из них шутов, уродов, акробатов. А компрачикосы-ленинцы, пользуясь всей поддержкой государственной власти, открыто формировали из каждого ребенка советского человека.
Большинство честных ученых находились в плену у времени, испытывая деформирующее давление официальной идеологии и философии, не делая разницы между противоположениями «научный-ненаучный» и «материализм- идеализм». Слово идеализм было синонимом классового врага, в лучшем случае синонимом «ненаучного». В отрицании с порога всего «идеалистического» парадоксальным образом сходились и Лысенко, и его противники-биологи. Обвинение в идеализме бросалось друг другу обеими сторонами.
Так, например, в знаменитом «письме трехсот», посланном в 1955 году в ЦК КПСС и объединившем биологов страны (авторы-инициаторы письма В.Н.Александров, Д.В.Лебедев, Ю.М.Оленов), можно прочесть: «Августовская сессия ВАСХНИЛ была организована под лозунгом — приблизить науку к решению насущных вопросов, выдвигаемых перед ней социалистическим строительством, усилить борьбу с идеализмом в биологии. Выполнение этих требований было и остается почетной и радостной задачей каждого советского ученого и всей нашей науки в целом». Борьба с идеализмом как условие «социалистического строительства» стала для большинства советских ученых символом веры, а не просто словесным клише.
Драматична ситуация, в которой оказался профессор Любищев. Его можно считать основателем научно-культурного самиздата. Ведь начиная с 1953 года он регулярно рассылал в ЦК партии, в редакции научных журналов и газет, коллегам и членам научного сообщества свои критические антилысенковские исследования. Его работы, и в особенности главы большого самиздатного труда «Что стоит
Лысенко», сыграли большую роль в понимании сложившейся ситуации. Парадокс состоял в том, что защищая классическую генетику, Любищев не скрывал своего несогласия с рядом ее положений, а также с положениями дарвинизма.
Миропонимание Любищева строилось на признании множественности исходных познавательных установок, отказе от монополии любого одного направления в науке. В этом смысле Любищев не был «советским ученым». Он продолжал линию автономии науки и свободы философских исканий, которые до него отстаивали открыто И.П.Павлов и В.И.Вернадский. Мундир коммуниста или монархиста вовсе не служил для Любищева препятствием к диалогу. Важны были прежде всего честность устремлений и готовность слушать оппонента. И потому он поддерживал длительный диалог с одним из инструкторов ЦК партии по сельскому хозяйству, шаг за шагом убеждая его в ложности поддерживаемого партией лысенкоизма.
Лысенковщина как эксперимент по социальной психологии
Размышления о психологических последствиях катастрофы в биологии в 1948 году составляют совершенно исключительную ценность упомянутой выше книги профессора В.Я.Александрова, скромно названной «Записки современника». Владимир Яковлевич был не только пассивным наблюдателем-архивистом, но и одним из самых активных защитников автономии и чистоты науки. При этом ученый отличался веселой библейской мудростью и скептицизмом. Недаром один из тезисов Александрова «От ложного знания — к истинному незнанию» в виде забавного плаката висел на всех школах по молекулярной биологии, где проходило обучение и новому, и забытому старому.
События, последовавшие за сессией ВАСХНИЛ 1948 года, Александров рассматривает как жестокий и грандиозный эксперимент по социальной психологии. Лысенковский стресс выявил пределы прочности моральных устоев у разных людей, потенциальные мотивы, которые определяют поведение человека в обществе, но в нормальных условиях обычно сокрыты. Стресс выявил хрупкость основ человеческой благопристойности. Оказалось, что популяция ученых по своему моральному уровню в среднем отнюдь не отличается от других групп общества. Обычно для одних людей движущими силами поведения были страх лишиться благополучия и привилегий, для других — стремление воспользоваться ситуацией для добывания того, чего еще у них нет. Чаще всего действовали оба фактора.
