Значит, я умерла - [63]

— Я у папы, — отозвался племянник. Я пошла на голос, толкнула тяжелую деревянную дверь и увидела Тедди, который скакал на широченной кровати со столбиками. — Это остров пиратов! — заявил он.

Панели из темного дерева придавали комнате Тео особый шарм мужского клуба — не хватало только развешанных по стенам оленьих голов, укоризненными взглядами встречающих каждого вошедшего, да струек сигарного дыма, сплетающихся под потолком. Зато стены были покрыты фотографиями, недешевыми имитациями моментальных снимков. На одном Тео с Каро в лодке под парусом. На другом мальчик и девочка на лыжах — мальчик Тео, а девочка, наверное, Джульетта, догадалась я. А вот и Тедди, ползет по гладчайшему газону на четвереньках и тащит в зубах плюшевого мишку.

— Это я! — объявил Тедди.

У окна стоял небольшой письменный стол, а при нем резное деревянное кресло с прямой высокой спинкой — якобинское. В остальном комната выглядела настолько обыкновенной, что я даже слегка разочаровалась: нормальный комод, совершенно предсказуемые прикроватные столики, правда, покрытые обильной резьбой. Ничего подчеркнуто аскетического, но и ничего особенно вычурного.

— А папа знает, что ты скачешь на его кровати? — спросила я и потянула на себя верхний ящик комода — там лежали белые мужские майки. В следующем — трусы. Обойдя всю комнату, я открыла дверь гардеробной, но и за ней не обнаружила ничего, кроме унылых рядов рубашек, костюмов и мужских туфель, и все на открытых полках. Сколько свободного места пропадает… Заглянув в приоткрытую дверь туалетной комнаты, я увидела большую ванну с джакузи. В шкафчике возле раковины тоже не оказалось ничего интересного, только лосьоны для лица и пены для бритья.

— Конечно. А на маминой кровати прыгать нельзя.

После рождения Тедди стало окончательно ясно, что Каро спит одна, в отдельной комнате, которую я никогда не видела. Сестра устроила мне полную экскурсию по дому всего раз, месяца через три после свадьбы, а видеться чаще мы стали после смерти нашей матери.

Тедди спрыгнул с кровати и со стуком приземлился на пол. Ковра в комнате Тео не было.

Снизу раздались поспешные шаги.

— Там у вас все в порядке? — услышала я голос Глории.

— Все хорошо! — крикнула я в ответ, а Тедди сказала: — Вау, я и не знала, что лягушки так громко топают.

Тедди улыбнулся:

— Давай поскачем вместе. Ты готова?

И мы прыжками вышли из комнаты. Племянник скакал впереди, но в коридоре стук от его прыжков гасил ковер. Вдруг Тедди остановился у запертой двери.

— Мамина комната, — сказал он и взялся за ручку, но открывать не стал.

— Давай зайдем.

— Нет. — Тедди вдруг превратился в поборника строжайшей дисциплины и помотал головой: — Туда нельзя.

Я опустилась перед племянником на четвереньки, чтобы поговорить доверительно, как лягушка с лягушкой:

— А почему?

— Мама, — сказал он. В двух коротких слогах уместился целый океан горя, тоски и боли, так что слезы невольно навернулись мне на глаза. Я поняла — если держать дверь запертой, как велела когда-то мама, то волшебство свершится и мама в один прекрасный день вернется.

— Я тоже скучаю по ней, — сказала я.

Тедди опустил голову так низко, что подбородок уткнулся в грудную клетку, а потом стукнулся макушкой о дверь.

— Осторожнее. — Я положила ладонь на его макушку. Черные волосы были гладкими и мягкими, как шелковый занавес. — Не надо так, ладно?

— А когда ты умрешь, Ди?

— Еще очень нескоро, — ответила я.

— А папа?

— И папа тоже. — Я понадеялась, что Тедди не заметил отсутствия у меня энтузиазма по поводу долгой жизни его отца, и раскинула руки. — Обнимемся?

Он бросился мне на грудь и уткнулся мордашкой в шею. Мне так много хотелось ему сказать, но он был еще слишком мал. Поэтому мы просто сидели обнявшись довольно долго.

— Это очень плохо? — спросил вдруг Тедди.

— Что — плохо?

— Если мы зайдем в комнату к маме?

— Нет, милый. Конечно, нет.

Я почувствовала себя демоном, соблазняющим трехлетнего ребенка нарушить запрет и войти в комнату матери, но мне самой страшно хотелось заглянуть туда хоть одним глазком. Нет, я не ожидала обнаружить там ключ ко всем тайнам. Но если я в чем-то и убедилась за последние дни, так это в том, что знала свою сестру вовсе не так хорошо, как мне казалось. Меня обмануло сияние совершенства, окружавшее ее на каждом шагу. Оно не просто затмило в моих глазах все недостатки сестры; нет, я вообще не замечала, что они у нее есть.

Я встала и распахнула дверь. Повеяло знакомым цветочным ароматом. Комната Каро оказалась настолько же дамской, насколько комната Тео — мужской: утопающая в подушках и подушечках кровать с бархатистым покрывалом, пара кресел, обитых бледно-розовым бархатом, деревянные шкафчики и столики, расписанные цветами. Странно, но эта спальня сразу напомнила мне комнату сестры в детстве. Приглядевшись, я поняла, что кресла те самые, купленные когда-то матерью на блошином рынке, только обтянутые заново дорогой материей. Комод, разрисованный вьюнками и розовыми цветочками, был тоже прямо из детства. Но почему-то знакомые вещи не успокаивали, а, наоборот, вселяли тревогу. Не исключено, что я далеко зашла в отрицании своего детства, поселившись вместо розовой девичьей спаленки в мрачной темно-зеленой конуре, которую сама называла застенком, но то, что Каро так любовно воссоздала комнату своего детства в этом богатом доме, показалось мне нездоровым.