Значит, я умерла - [48]

Конечно, существовала еще и другая возможность — Бен просто солгал. Об отмывании денег я впервые услышала от него. Может, и Джуд тоже. Он — скользкий тип, на которого надо хорошенько надавить, если хочешь у него что-то выведать. Верить ему на слово — большая ошибка.

Я допивала воду, размышляя о том, что сяду сейчас в метро и поеду к мэрии, чтобы там подстеречь Джуд, когда она выйдет с работы, и тут мне позвонили копы.

— Дейрдре, не могла бы ты еще раз зайти к нам? Появились новые факты, и нам надо обсудить их с тобой, — услышала я голос Вильяверде.

Я не поверила своим ушам. Копы сами зовут меня к себе? Когда я была у Вильяверде, то поняла, что он считает меня истеричкой, которой больше всего хочется привлечь внимание к собственной особе. Вот почему я удивилась, что он все же взялся за этот запутанный клубок — убийство моей сестры.

— Конечно, — ответила я, даже не скрывая энтузиазма. — Уже иду.

В участок я не шла, а летела. Там пришлось немного подождать, но очень скоро ко мне вышел полицейский и, дружелюбно улыбаясь, проводил меня в комнату для допросов, где предложил содовой. Тут появился Вильяверде с напарником, крепким коротышкой с оранжевыми волосами и веснушками, которого представил мне как детектива Гори. Гори сразу принялся разглядывать мои руки, словно собирался составить каталог моих татуировок. Вдруг он покачал головой, и я поняла, что дело серьезное.

— Мы хотим задать тебе несколько вопросов, Дейрдре, — начал Вильяверде.

— Конечно, задавайте. Только сначала я задам вам один вопрос. Вы знаете, что Тео уже в Берлине?

Копы переглянулись.

— Нет, мы об этом не слышали, — сказал Вильяверде.

— Он свободный человек, может ехать куда угодно, — добавил Гори.

— Он только что схоронил жену и сбежал, бросив маленького сына, — возразила я, кладя руки на стол ладонями вверх. — По-моему, это подозрительно. И еще, сегодня утром я говорила с его отцом.

— Да? — скучающим голосом отозвался Гори.

— Он подтвердил, что первая жена Тео умерла, и сказал, что ее смерть была связана с наркотиками. — Я поняла, что не хочу проблем для старика. Не то чтобы я полностью ему доверяла, но и ломать ему жизнь тоже не входило в мои планы. Пусть он расскажет свою историю сам. — А еще он сказал мне, что в день смерти моей сестры Тео вернулся из командировки раньше, чем его ждали, и ранним утром был уже дома.

— Слушай, Дейрдре, вообще-то мы позвали тебя не за этим, — сменил тему Вильяверде. — Мы хотим тебе помочь, но сначала нам нужна кое-какая информация.

— Какая?

— Ты говорила, что твой отец избивал твою мать, — сказал Гори. — Но ни слова не сказала о том, что сама пыталась убить своего отца.

Шестеренки времени заскрежетали и замерли. Я смотрела на Гори и слушала стук своего сердца, которое бухало, словно далекая канонада. Напускать на себя воинственный вид и выяснять, что он хочет этим сказать, было бесполезно. Как и притворяться невиновной.

— Я защищала мать, — сказала я. — Она написала письмо, на случай если муж ее убьет. Я случайно нашла его и…

— И что?

— Я хотела помочь.

Слова вырвались у меня почти как рыдание. Мое детство прошло в доме, над которым висела тень насилия. Сколько себя помню, шлепок по мягкому месту мог настигнуть меня в любой момент, просто чтобы шустрее поворачивалась. Те два года, что Риган практически жила с нами, были оазисом тишины и спокойствия, потому что при людях мои родители вели себя совершенно иначе. Но стоило нам остаться без посторонних, и наш дом превращался в какой-то львиный прайд. А когда мне исполнилось пятнадцать, у отца начались какие-то проблемы с бизнесом, и дома вообще житья не стало.

— И ты воткнула в него нож, как в стейк, — сказал Гори. — Повредила ему жизненно важный орган. Отец мог умереть.

«Не драматизируй, — сказала мне тогда Каро. — Просто они так живут». Но я не послушала ее совет. В ту неделю, когда я нашла в Библии письмо, мама каждый день надевала шарфик, закрывая им шею, что было странно. И вот как-то вечером она его сняла, а я случайно увидела и ужаснулась: ее хрупкое белое горло перечеркивала цепочка синяков — следов от пальцев. Я пошла на кухню, взяла там нож и унесла к себе, завернув в старое чайное полотенце. И дала себе слово, что больше не буду сидеть сложа руки, когда услышу звуки драки у них в комнате. Надо сказать, что худших деяний моего отца я никогда не видела, но всегда слышала.

— Он был пьян, — сказала я. — И избивал мою мать.

Та ночь запомнилась мне как любительское кино, снятое «с рук», когда картинка все время дергается и подпрыгивает. Может быть, это потому, что, когда я вошла в их комнату, меня саму трясло? «А ну, прочь», — зарычал отец, но весь его гнев был по-прежнему направлен на мать. Она завизжала, он толкнул ее. Я не стала тратить время на споры и просто всадила ему нож в спину.

В комнате повисло молчание.

— Конечно, мы понимаем, что ты оказалась в ужасной ситуации, — сказал Вильяверде. — И мне жаль, что тебе пришлось через это пройти. Нам обоим жаль.

Гори, услышав слова напарника, будто проснулся.

— Никто не должен проходить через такое, — буркнул он.

— Мне было всего пятнадцать. — Эти слова смутили меня саму, повиснув в воздухе между мной и ими. Что это я, оправдываюсь малолетством? Но я не знала, как объяснить копам, что в нашей семье жаловаться чужим на своих считалось преступлением похуже, чем любое физическое насилие. Только один человек на свете мог меня понять — Каро. Так что, да, пырнуть отца ножом было для меня тогда единственным выходом.