Значит, я умерла - [35]

— Я знаю, что Тео виновен в ее смерти, — сказал Бен. — Но все не так просто. И я не могу говорить с полицией.

— Почему? — не поняла я.

— Что Кэролайн рассказывала тебе о своих делах?

Я снова не поняла, что он имеет в виду.

— О каких делах?

Бен встряхнул головой.

— Я знаю, что сестра любила тебя, но вряд ли она рассказывала тебе обо всем. И мне ни к чему сейчас отвязанная пушка, стреляющая дерьмом во все стороны.

— Либо объясни мне, что ты имеешь в виду, либо поговори с полицией. Я все равно не буду молчать о вашем романе с Каро. Если Тео убил ее из-за этого, копы должны знать.

Бен подался ко мне так близко, что я почувствовала в его дыхании запах мяты.

— То, чем занималась Кэролайн, — незаконно. Ты хочешь, чтобы об этом узнали все? Хочешь разнести репутацию сестры в клочья? Тогда валяй, действуй. Все в твоих руках. Только не забудь, что тебе сейчас надо думать о том, чего хотела она, а не о своих желаниях.

Он развернулся и помчался по лестнице вниз, а я осталась стоять с открытым ртом. Я понятия не имела, что он имел в виду, и боялась это узнать.

Глава 19 Тео

Выйдя от отца, я решил, что с визитами в «Трэкстон интернешнл» покончено, однако ноги сами понесли меня к кабинету Кэролайн, да так, что противиться было невозможно.

Во владениях Кэролайн я не был с тех пор, как ушел из компании, то есть больше двух лет. Там все осталось по-прежнему. Стены умиротворяющего бледно-голубого цвета, винтажная мебель девятнадцатого века в превосходном состоянии. Письменный стол — работа выдающегося краснодеревщика: увенчанные оскаленными львиными мордами ножки заканчиваются львиными лапами, а на каждом из дюжины ящиков вырезан из дерева свой цветок. По разные стороны стола — шкафы; один изящный, замысловатый, из тикового дерева, другой большой, с застекленными дверцами, для книг. Чуть поодаль — необычный викторианский диванчик, не так давно заново обтянутый белым атласом, и два плюшевых кресла, развернутых спинками друг к другу. Кабинет прекрасно иллюстрировал характер моей жены: все под замком, под ключом и под контролем, и никаких видимых противоречий ни в чем.

Я разглядывал фотографии, когда услышал шорох у дверей. Обернувшись, увидел Хьюго Ларайю: он стоял и смотрел на меня. С Хьюго мы познакомились в юридической школе, и он стал моим другом, первым и единственным, до сих пор. Мой отец, всегда обладавший чутьем на способных людей, тоже обратил внимание на Ларайю и сразу после выпуска устроил его в преуспевающую адвокатскую фирму в Нью-Йорке. Фирма была на окладе у Трэкстонов, так что услуги первоклассных адвокатов были им доступны в любую минуту. Для Хьюго появился шанс, который он не упустил. Я не винил его, но между нами после этого встала стена, особенно когда я ушел из фирмы.

— Мне сказали, что ты прячешься здесь, — сказал Хьюго.

— Ну еще бы, все камеры этого отеля наверняка следят сейчас только за мной.

— Брось, Тео. Ты и представить себе не можешь, как часто твой отец жалеет о том, что ты больше не работаешь с ним.

Хьюго стоял, опершись о косяк с небрежной грацией выдры, которую пригласили сняться в рекламе «Дольче и Габбана». Его черноволосая макушка вообще-то едва достигала мне до плеча, но тщательно подобранные шляпы, с которыми он не расставался, по-моему, никогда, прибавляли ему роста. Филиппинец по рождению, он был воплощением чистейшей англо-саксонской элегантности, незаметно перетекавшей в дендизм. В тот день он щеголял в сером костюме с Сэвил-роу с рисунчатым платочком в нагрудном кармане и в светло-оливковой федоре. Мы были ровесниками, но он всегда выглядел старше. Наверное, из-за шляп.

— Я всегда удивлялся, как Кэролайн успевает проворачивать такую гору работы на этом девственно-чистом столе, — продолжал Хьюго. — Ее кабинет похож скорее на декорацию, чем на рабочее место.

— Как твои дела?

— Прекрасно. Знаешь что? Схожу-ка я за кофе. Подожди меня здесь.

С этими словами Хьюго положил на письменный стол Кэролайн большой конверт цвета слоновой кости, на котором крупными буквами было выдавлено название его фирмы — «Каспер Питерс Макнэлли» — и вышел.

Соблазн оказался силен, и я не устоял. Хьюго хорошо знал свое дело, и этот жест с конвертом наверняка был не случаен. Значит, и из кабинета он вышел не просто так — была какая-то причина, скорее всего юридического характера, которая запрещала ему вдаваться в объяснения. Я вынул из конверта бумаги.

Сверху лежал запрос на судебный запрет для меня увозить сына из Нью-Йорка.

Другие бумаги я просмотрел бегло. Но, даже не вчитываясь, одно понял ясно: моя сестрица готовится возбудить против меня дело в суде с целью доказать, что я психически нестабилен и не могу быть отцом собственному ребенку.

* * *

Доктор Хэвен принимала в Элизабет, штат Нью-Джерси, и одна из причин, почему я выбрал ее, была в том, что мой отец не верил в существование «настоящих» психологов за пределами Манхэттена. Кроме того, доктор Хэвен была автором ряда статей о символдраме, также известной как кататимно-имагинативная психотерапия, которые заинтриговали меня потому, что мои детские воспоминания представляли собой запутанный клубок страхов. С ранних лет мне постоянно снились кошмары о тиграх, разрывающих меня на части острыми когтями, которые превращались в ножи. Больше из своего детства я не помню почти ничего, кошмарные образы вытравили из памяти слишком многое.