Злые пьесы - [15]

Он: Я не виноват, что множественное число от слова «иволга» произносится как иволги.

Она (Пренебрежительно.): А-а…

Она продолжает читать. Он встает, ходит туда-сюда, оглядывается по сторонам.

Он: Кричали вон оттуда.

Она: Да нет, чуть правее.

Он: Ты уверена?

Она: Абсолютно.

Он: Тогда это от Энцингера. Из его сада.

Она: Только от него и могло быть.

Он: Я тоже так считаю, просто хотел удостовериться.

Она: Я совершенно ясно слышала. Кричали у Энцингера.

Он: Вероятно, он сам и кричал.

Она: Конечно сам. Кто же еще?

Он: Ну, может, кто мимо проходил…

Она: Тогда мы бы услышали это не оттуда, а вон оттуда.

Он: Вот как. Энцингер, значит.

Она: А ты что — чего-нибудь другого от него ожидал? Грубый человек, пролетарий, хоть и пытается это скрывать.

Оба читают. Немного погодя.

Он: И на кого же это он так?

Она: Откуда мне знать? Да к тому же меня это и не интересует. Наверно, на свою эту… как ее… Хотя нет, она в больнице. Его жена только в среду или четверг вернется.

Он: Вот как!

Решительным шагом уходит влево, через некоторое время возвращается справа.

Он: Спрятаться он мог только за туями.

Она: Или за абрикосом.

Он: Да нет, там его легко было бы заметить. А такое кричат обычно из укрытия, исподтишка. Тут, впереди, и со стороны Майерхофера вообще нигде не спрячешься.

Она: Да? А за сауной?

Он: Оттуда его было бы не так отчетливо слышно. Нет, это было гораздо ближе.

Она: Почему тебя вообще это так жгуче интересует?

Он: Меня? Да ни капельки. Вообще не интересует.

Он снова садится, оба продолжают читать. Внезапно Он вскакивает, швыряет книгу на стол.

Он: Неслыханная наглость! Да что он себе позволяет! Это неслыханно!

Она: Ну а чего ты еще ожидал от этого грубого, невоспитанного мужлана, Франц-Карл?

Он: А вот я с ним познакомлюсь поближе, тогда и посмотрим, какой он грубый. Он у меня еще увидит…

Она: К тому же откуда ты знаешь, что он имел в виду именно тебя?

Он: Не хватало только, чтобы он тебя имел в виду!

Она: Меня? Вот уж не думала, что мужчина может так обозвать женщину. Хотя кто его знает…

Он: Неважно. Все равно. Он обругал кого-то из нас.

Она: Но могло ведь быть и…

Он: Ничего там не могло быть! Это было оскорбление, адресованное именно нам. Жены дома нет, гостей тоже, он встал вон там, за туями, то есть к тому же еще и на нашей стороне, и даже предположить, что он обругал самого себя — с такими людьми это бывает, когда он молотком себе по пальцам заедет или еще что-нибудь, — даже этого предположить нельзя. Потому что в таких случаях человек кричит иначе. А когда он нарочно этаким фальцетом кричит «Жо-о-о-па!»…

Она: Франц-Карл, я тебя в последний раз…

Он:…Я это с детства отлично помню, таким манером ты прикидываешься, будто кричат откуда-то издалека и будто это не ты вовсе. Но со мной этот номер не пройдет! Тут господин Энцингер сильно заблуждается. Ну ничего, он у меня еще узнает, я еще ему покажу, кто из нас жопа…

Она: Франц-Карл…

Он: И даже не пытайся меня удержать!

Занавес

Сцена вторая

Та же обстановка. Она накрывает на стол к полднику. Слышно, как в глубине сцены что-то пилят.

Она: Франц-Карл, все готово! Франц-Карл!

Он: Сейчас! Иду!

Она садится за стол, немного погодя появляется Он с ножовкой и большим суком в руках.

Он: Вот так-то. Впредь его абрикос в наш сад залезать не будет!

Уносит ножовку и сук, возвращается. Она наливает ему кофе, кладет кусок торта.

Она: Сегодня утром встречаю я эту Энцингер…

Он: И это еще только начало.

Она: На редкость глупая особа, по части глупости ни в чем не уступит своему муженьку.

Он: Я в магистрате навел справки…

Она: Представляешь, захожу я в лавку, а она уже там — стоит и распинается про то, какая тяжелая у нее была операция…

Он: Эта хижина, где у него сауна — понимаешь, она наполовину из кирпича…

Она: Ну, я долго все это выслушивать не стала, сказала, что очень спешу и попросила, чтобы меня поскорее обслужили.

Он: А это значит, что он должен был представить проект и испросить специальное разрешение.

Она: А под конец я еще сказала: «И вообще не понимаю, зачем поднимать столько шума из-за какого-то аппендицита…»

Он: Так что если я на него заявлю — придется ему свою сауну снести.

Она: А в ответ эта дура — представляешь, она так возмутилась, и все из-за того, что я не захотела слушать про ее аппендикс — мне и заявляет: «Между прочим, от этой операции уже не один пациент умер».

Он: Умер? Кто умер?

Она: Франц-Карл, ты меня совсем не слушаешь?

Он: Почему же, конечно, слушаю. И если я на него заявлю, сауне его хана.

Она: А я ей и говорю, мол, вам беречь себя надо, мне ли не знать, что такое тяжелая операция. А сама этой мерзкой бабе так прямо в рожу бы и заехала. Хочешь еще кусок орехового торта?

Он: Да, пожалуйста…

Она кладет ему еще кусок торта.

Он: А еще меня ужасно раздражает, что, когда они выгуливают своего жирного пуделя, тот постоянно срет на нашей дорожке

Она: Франц-Карл, я бы не хотела, чтобы ты столь стремительно приспосабливал свою речь к жаргону наших соседей.

Он: Повсюду это собачье говно валяется.

Она: Я всегда тебе говорила: надо чем-нибудь побрызгать, какой-нибудь химией, чем-нибудь едким, чтобы эта псина раз и навсегда отучилась.

Пьют кофе.