Злая река - [123]

— Ответственный заместитель директора Пикетт, — сказал Пендергаст, вставая для рукопожатия, когда Пикетт поднялся к ним по ступеням лестницы. — Как любезно с вашей стороны проводить нас таким вот образом.

Это было сказано непринужденным тоном туриста, собирающегося подняться на борт круизного лайнера. Глядя на Пендергаста, никто не мог бы и предположить, какую безумную неделю ему довелось пережить: допросы, снятие показаний, аресты, ордера и рейды, и все это под завесой секретности. Пикетт наложил запрет на распространение какой-либо информации об этом деле даже внутри ФБР, стараясь изо всех сил, чтобы закопать проводимые действия в бюрократической формалистике, в которой так поднаторело его отделение.

— Я просто не мог вас отпустить, не подытожив все, что произошло после того, как вы отправились догуливать прерванные отпуска, — сказал Пикетт.

— Спасибо. Мы горим желанием услышать об этом.

Пендергаст показал Пикетту на кресло, стоявшее в тени рядом с ним.

Пикетт вытащил из-под мышки газету и положил ее рядом с собой на сиденье:

— Как вы можете себе представить, в округе Ли произошла серьезная зачистка. Коммандер Бо освобожден от своей должности до проведения официального расследования внутри береговой охраны. Начальнику полиции Форт-Майерса объявлен выговор. Адъютант Бо, некий лейтенант Дарби, арестован по обвинению в шпионаже, арестован и другой офицер береговой охраны — Дьюран. Впереди еще много арестов. Все только начинается.

— А как ко всему этому отнеслись в добром городке Санибеле? — спросил Пендергаст.

— Большую часть подробностей нам удалось засекретить. Шеф Перельман был бесконечно готов к сотрудничеству. Он стал кем-то вроде местного героя. Никто в городке не знает, почему именно ему достаются все лавры в раскрутке этого дела… хотя он и являет собой воплощение скромности и утверждает, что ничего не знает. — Пикетт усмехнулся.

— Какова официальная история? — спросил Колдмун.

— Касательно обрубков ног мы говорим, что это был гнусный эксперимент одной тайной организации, и больше ничего. За кулисами, конечно, последствия будут самые серьезные, сделать придется немало: идентифицировать мертвых, выплатить компенсации мигрантам, содержавшимся в заключении, определить наилучший способ дальнейшей работы… для нас это сущий кошмар.

— Для них это тоже было не слишком приятно, — заметил Колдмун.

— Кто же спорит. И мы делаем абсолютно все, что в наших силах, чтобы исправить ситуацию.

— Если уж об этом зашла речь, то каков нынешний статус некоего комплекса к северу от города Каррабель? — спросил Пендергаст.

— Оттуда все вывезено, комплекс закрыт. Чтобы отпугнуть людей, мы распространили слух о вспышке хантавируса в его окрестностях. Отдаленность этого места и гроза поработали на нас — похоже, никто ничего не заметил, кроме небольшой вертолетной активности. Когда расследование этой секретной операции будет завершено, комплекс сотрут с лица земли. Мы имеем стопроцентную поддержку от Пентагона: они в ужасе от того, что совершили бывшие военнослужащие армии Штатов предположительно во имя патриотизма. Ключевое слово здесь — «бывшие»: армия Соединенных Штатов не имеет к этому никакого отношения.

Пикетт замолчал.

— А что вы такое привезли? — спросил Колдмун, показывая на газету.

— Я подумал, что вы, вероятно, этого еще не видели.

Пикетт развернул газету и показал первую полосу. Два агента подались вперед, чтобы лучше разглядеть. Это был номер «Майами геральд», и заголовок буквально кричал шрифтом в семьдесят два пункта, что звездный репортер газеты Роджер Смитбек получил от мэра Форт-Майерса ключ от города не только за помощь в расследовании на острове Каптива, но и за публикацию серии смелых обличительных статей, обусловивших раскрытие и ликвидацию одной из худших банд в истории города — Panteras de la Noche. Банда прекратила существование, а ее главарь по прозвищу Бахвал помещен под арест. Ходят слухи, что он обманул центрально-американские наркокартели и они предлагают немалый приз за его голову. Хотя репортаж был захватывающим, в нем содержалось на удивление мало подробностей и конкретики.

— У меня есть один вопрос, — сказал Пикетт, откладывая газету. — Он, вероятно, носит несколько деликатный характер. Океанограф доктор Гладстон, которую вы спасли из этого комплекса, на пути к полному выздоровлению, несмотря на утрату ноги, и доктора и психиатры говорят, что ей не грозит хроническая психологическая травма.

Пикетт заметил, что при упоминании имени Гладстон по лицу Пендергаста промелькнула тень.

— И что у вас за вопрос? — спросил Пендергаст.

— Она говорит, что ничего не помнит о событиях того вечера. Она помнит погоню на дороге, преследование с вертолета… а потом — ничего до пробуждения на больничной койке. Кажется невероятным, что ее вынудили отсечь себе ногу.

Лицо Пендергаста окаменело.

— Слава богу, что она ничего не помнит. О том, что случилось, я написал в моем рапорте. Этот препарат — абсолютное зло, и я надеюсь, что мы можем говорить о нем в прошедшем времени. Чувство вины за то, что я вовлек в расследование ее и доктора Лэма, будет преследовать меня до конца дней.