Злая фортуна - [37]

Шрифт
Интервал

Утюг включенным забыт.
На столе скатерть горит,
Горят книги, горит стол —
Не один случай такой произошел.

Раньше эта доска стояла у вокзала и привлекала прохожих, как глашатай, зазывающий в балаган барабаном. Она стояла на дороге и распростертыми объятиями встречала толпы с поезда. Теперь вокзальную площадь переделали, а на том месте, где стояла доска, водрузили грубую фигуру сталевара с поднятой рукой для пощечины, а стихи, якобы позорящие культуру города, отнесли подальше, на окраину, как пивную бочку. Наступив на горло поэзии, которая измельчала по вине притеснителей, убили сразу двух зайцев: ущемили творчество и очистили от скверны площадь.

Но пожарник, кропатель виршей, не унимается и, как всякий гений, героически преодолевающий драматические и трагические коллизии, творит с еще большим вдохновением. Непризнанный талант никогда не увидит света, его имя останется тайной для потомков и не впишется на скрижалях бессмертных творений, оно растворится в народе, а его произведения будут называть «народными», незаслуженно подняв народ на щит славы… Поэтому читайте его, пока цела доска, стоящая на дороге, у самой канавы:

Сшиб человека пьяный угар,
В руке папироска пылает одна,
А он не проснется, не видит: пожар!
Так сгорает весь дом дотла.
Сжег он соседей, сжег он себя —
Так безобразно относиться нельзя!

Ювенал сейчас уже не в том расцвете творческих сил, и его шедевры стали терять свою магическую власть над читателем. Он стал писать хуже: бледно и неинтересно, и скоро, видимо, разучится делать это. Так, по крайней мере, говорят о нем завистники. Сколько можно работать на попа? Истинно говорю, творчество настоящего художника не блещет количеством, а паче славно зрелым периодом, в течение которого муза водит его пером недолго. Но каковы его ранние опусы, когда муза качалась с ним в одной колыбели и нашептывала ему стансы!

Валялся сладко на диване,
Курил умильно табачок,
Потом пошел он к дяде Ване,
Поставив пепельницу на бочок.
Дымились медленно окурки
И расстилался дым кругом,
Но вот уж от вещей остались чурки —
Вот что могло произойти потом.
Сгорели сразу телевизор,
Тахта, кушетка и буфет,
Но говорит с умом провизор,
Что мог сгореть бы и сосед.
Чтоб больше то не повторилось,
Пускай проходят дни, года,
Чтобы пожара не случилось,
Туши окурки навсегда!

Теперь с пожарников берут пример домоуправления и вытрезвители, которые тоже выпускают какую-то жалкую продукцию — доску под названием «Не проходите мимо». Помогают им в этом дружинники, которые забирают пьяных и отправляют материал на них в товарищеский суд. Доска служит наглядной агитацией по борьбе с пьянством, хулиганством и прогулами.

Однажды летним утром на рассвете, когда Аврора шлет первую улыбку, а грибники отравляют атмосферу табачным дымом и нарушают кашлем тишину спящего города, громко заигрывая с дворником, метущим улицу, я вышел из дома. Голуби задевали крылом карнизы окон и стучали клювом по железу. Дворник махал метлой, сметая в кучу мертвых птенцов, выпавших из гнезд во время бури, разыгравшейся этой ночью. Вдруг солнце ослепило меня, отразившись в стекле, словно мальчишка навел мне в глаза солнечного зайчика. Передо мной выросла застекленная доска-витрина. Я остановился и стал читать. Домоуправление явно делало успехи, значительно превосходившие предшественников в лице пожарника, как ученик превосходит учителя, а сын отца в подлости.

На листе, ватмана был грубо намалеван черной краской приплясывающий человек не то таракан. Он что-то раздирал руками, как будто играл на гармошке. Сбоку от таракана было нарисовано нечто непонятное, надо полагать, ознакомившись с текстом внизу, книжный киоск. Вокруг киоска всюду лица — кружки, держащиеся на овалах, туловищах.

Текст, поясняющий карикатуру, таков: «Рабочий Коновалов, проживающий на Пневой улице, в пьяном виде пытался порвать книгу». А еще ниже — четверостишие. Позже мне сказали, что автор четверостишия какой-то пожарник, устроившийся в это домоуправление в котельную.

Значит, сын не превзошел никакого отца, а это дело рук Ювенала.

Вот это четверостишие:

Водка и книга —
Враги навек!
Пьющий водку — страшнее тигра,
Читающий книгу — человек…

Женьшень

Мишка Лейтман был самым жадным дебилом на свете. Помимо своей недоразвитости он унаследовал от матери неумолимую скупость. Его атавизм проявился в огромной физической силе. Он гордился ею и был хвастлив, как парижский скульптор, готовый у всех на виду вытащить из грязи застрявший дилижанс.

Когда лошади станут, со всех сторон бегут молодцы с засученными рукавами — кто быстрее: чтобы показать свою силу перед сидящим в коляске с задернутыми шторами очаровательным созданием. Навалившись плечом на заднюю стенку кибитки, они рады сломать втулку и растрясти возок, лишь бы доказать капризной повелительнице, что скульптор сильнее лошади.

Невероятная ширина плеч заставляла Лейтмана не отходить от зеркала и мечтать, чтобы ширина его превзошла рост. У него были изуродованные зубы, с изуродованными зубами родился сын от него. Зубы были белые, как сахар, и мокрые, потому что слюна была его второй кровью. Крупные, они крепко сидели в гнездах, наступали друг на друга и следовали не полукругом, а во весь рот плоско, что выдавало в нем принадлежность к необратимым идиотам. Этими зубами, способными разгрызть трубчатую кость либо железную кровать, можно было поднимать штангу и обращать в бегство неприятельские полчища.


Рекомендуем почитать
Синхронизация

В каких мирах путешествует душа человека, пока его тело спит? Могут ли души людей общаться между собой подобно тому, как люди делают это с помощью мобильных телефонов? Какие возможности открываются перед человеком, когда его душа и сознание пребывают в полной гармонии? Какая связь между душой отдельного человека и душой мира? И как один человек может спасти целый мир?


Две истории

— Но… Почему? — она помотала головой, — Я как бы поняла… Но не очень. Кеша наклонился вперед и осторожно взял ее ладони в свои. — Потому что там, на сцене, ты была единственной, кто не притворяется. В отличие от актеров, ты показалась мне открытой и естественной. Наивной, конечно, но настоящей. Как ребенок.


Две сестры и Кандинский

Новый роман Владимира Маканина «Две сестры и Кандинский» — роман необычный; яркое свидетельство нашего времени и одновременно роман-притча на тему о том, как «палач обнимется с жертвой». Тема вечная, из самых вечных, и, конечно, острый неотменяемый вопрос о том — как это бывает?.. Как и каким образом они «обнимутся», — как именно?.. Отвечая на него, Маканин создал проникновенный, очень «чеховский» текст. Но с другой стороны, перед нами актуальнейший роман-предостережение. Прошло достаточно времени с момента описываемых автором событий, но что изменилось? Да и так ли все было, как мы привыкли помнить?.. Прямых ответов на такие вопросы, как всегда, нет.



Когда мы были чужие

«Если ты покинешь родной дом, умрешь среди чужаков», — предупреждала мать Ирму Витале. Но после смерти матери всё труднее оставаться в родном доме: в нищей деревне бесприданнице невозможно выйти замуж и невозможно содержать себя собственным трудом. Ирма набирается духа и одна отправляется в далекое странствие — перебирается в Америку, чтобы жить в большом городе и шить нарядные платья для изящных дам. Знакомясь с чужой землей и новыми людьми, переживая невзгоды и достигая успеха, Ирма обнаруживает, что может дать миру больше, чем лишь свой талант обращаться с иголкой и ниткой. Вдохновляющая история о силе и решимости молодой итальянки, которая путешествует по миру в 1880-х годах, — дебютный роман писательницы.


2024

В карьере сотрудника крупной московской ИТ-компании Алексея происходит неожиданный поворот, когда он получает предложение присоединиться к группе специалистов, называющих себя членами тайной организации, использующей мощь современных технологий для того, чтобы управлять судьбами мира. Ему предстоит разобраться, что связывает успешного российского бизнесмена с темными культами, возникшими в средневековом Тибете.