Златоборье - [2]
Слева черное болото, кочки даже на вид ненадежные. И только впереди изумрудный ласковый мох. Над мхами камни: черный, белый, красный.
Вдруг по крапиве шорохи пошли. Там шуршит, здесь шуршит, у самых ног шуршит. Даша скок на черный камень. Смотрит — змеи колесом идут. Вокруг ее черного камня гадюки хороводят. Шипят, жала трепещут. Перепрыгнула Даша на белый камень. А вокруг камня свое веселье. Тут и полозы, и медянки, и такой удав вокруг камня обвился, что камень дрожит, шевелится. Даша — на красный, на самый большой камень. И здесь гулянье. Да только не змеиное, а ужиное. Успокоилась Даша. Златоголовый уж гадюку близко не подпустит.
Смотрит Даша: гадюки в саночки садятся, вместо лошадей у них мыши серые. Свистнули гадюки по-гадючьи, и умчался их поезд через жгучую крапиву. Отправился поезд и от белого камня. Этот тянули горностайки, и ушел он в частый ельник. От красного камня на красавицах выдрах ужиная свадьба покатила в болото.
Смотрит Даша на черном камне черный перстенек, на белом серебряный, на красном — медный. Не тронула перстеньков девочка, помнила мамино строгое правило: не тобой положено, не тобой возьмется. Заторопилась Даша прочь от змеиного места — по зеленым мхам. Сначала посуху, а потом под ногами захлюпало, зачавкало. Забралась Даша в болото. Тут ее еще один шутник поджидал. Когда Водяной хохочет, вода пузырится. Стоит Даша на коряге, а кругом пузырьки снизу вверх цепочками взлетают.
И как что-то забарахтается, как захлопает на островке, где осина дрожмя дрожит.
— Что же это я, лесникова внучка, в лесу путаю? — смутилась Даша. — Куда меня страх загнал? Дедушкина сторожка окнами к озеру стоит, а болото уж за озером. Вон какой крюк сделала.
Не успела сообразить, куда ей дальше идти, как перед корягой пузырь вспучился. Да все круглей, круглей. А в пузыре космы нечесаные, раки зеленые вместо щек, ракушки вместо губ, в глазищах не зрачки — медведки косматенькие.
— МА-мА!
Сиганула Даша над пузырем на остров, где барахталось, а ей крыльями по голове, да еще дурным голосом завопило. Смотрит Даша: в осоке дедушкина лодка, что в половодье пропала. Весла на месте. Даша в лодку, толкнула веслом, и прощай остров Дрожащей осины! Через осоку, по кувшинкам, выгребла на протоку, на чистую воду… Вздохнула наконец. И тут — ах, смешная! Из-под передней скамьи выскочила куница. Забежала на самый нос лодки, туда-сюда головой вертит: человек вот он — страшно, и вода кругом — тоже страшно. Так и плыла Даша с куницей и приплыла к Семиструйному ручью. Никудина Ниоткудовича здесь уже не было. Он разгородил плотину и пошел встречать внучку. Пристала Даша к берегу, куница скакнула и была такова. А девочке не до куницы — вместо Родимой сосны корни, как огромный паук, да распиленные дедушкой чурки. Прибежала Даша в сторожку, а дедушки нет. То ли в лесничество ушел о сосне рассказывать, то ли расстроился и по лесу бродит.
Первым делом пошла в огород и посадила грядку бобов, а один бобок, самый крупный, принесла в строжку и бросила в подполье. Это и была ее тайная задумка. Хотелось Даше, чтоб бобовый росток принялся, как в сказке, расти, и чтоб пол пророс, и крышу, чтоб до самого неба достал. Нравилось ей сказкам верить, а в сказках бобок вырос так высоко, что хозяин избы к солнцу в гости ходил.
Дедушки все нет и нет. Решила Даша прибрать в сторожке. Наклонилась веник взять, а он из-под руки вывернулся и пошел ходить по полу, пыль взметая. Даша попятилась, толкнула дверь, а в дверях ступа стоит, и пестик сам собою толчет в ступе воду. Брызги так и летят. Даша на дедушкину постель, одеялом с головой укрылась. Да только чувствует, кровать поднимается, да и полетела, об углы стукаясь. Даша не кричит, помалкивает.
О чудесах дедушкиной сторожки она немного знала. Но чтоб на кровати летать, да среди бела дня! Вдруг скрипнула дверь, и кровать тотчас брякнула на все четыре ножки.
— Так! — сказал дедушка. — Внучку пугать взялись!
Даша уже выбралась из-под одеяла и храбро улыбалась.
— Я, дедушка, ничего. Я не очень… испугалась.
— Ну и молодец, а с этими я ужо побеседую. Как же это мы с тобой разошлись? Тропинка-то одна.
Рассказала Даша и про ягоды, и про плавание. Дедушка туча-тучей, она его успокаивает:
— Дедушка, все ведь хорошо кончилось. Даже лодка нашлась. Одну сосну Родимую жалко.
— Ужо будет им! — пообещал дедушка. — Бобы-то где?
— Да в грядке сидят.
— Ах, молодец! Работница наша.
— Какая же работница. — Даша покосилась на веник, ан кровать, стоявшую посреди избы, и вздохнула.
— Сей миг все будет на месте, — сказал дедушка. — Пирогами тебя угощу из сушеной черники да черемухи.
— Пироги долгое дело, дедушка. Печь ведь надо протопить.
— У кого долгое, да не у нас. Пошли на лужок, цветы проведаем.
Колокольчики, ромашки, Иван-да-марья, алые часики так тесно окружили их, что ступить было некуда.
— Это Даша, внучка моя! — говорил цветам Никудин Ниоткудович. — Хорошая девочка, цветов зря не срывает, бобы посадила.
К дедушке подлетели бабочки, пчелы, шмели. Садились ему на плечи, на бороду. И тут Дашу укусил в ногу муравей. Да пребольно!
— За что он меня, противный?! — рассердилась Даша.
