Зимний собор - [41]

И будут чудовища, плача, смотреть

На нищенку в крепком объятье с царем:

Коль любим по смерти – нигде не умрем.

ХРАМ КХАДЖУРАХО

…А в Индии храм есть. Зовется он так: Кхаджурахо.

Огромный, как выгиб горячего бока Земли,

Он полон тел дивных из камня, не знающих страха,

Застывших навеки, навеки сращенных – в любви.

Давно прочитала про храм сей в стариннейшей книжке…

Я в Индии – буду ли, нет ли… А может быть, так и помру…

Но как прошепчу: "Кхаджурахо!.." – так бьется под левой подмышкой,

И холодно, будто стою на широком ветру.

Я там не была никогда – а сколь часто себя представляла

Я в этих апсидах и нишах, в духмяной, сандаловой тьме,

Когда предо мною, в скульптурах, Любовь предстояла –

Свободною, голою, не взаперти, не в тюрьме.

Гляди! – как сплелись, улыбаясь, апсара и Шива…

Он между лопаток целует так родинку ей,

Что ясно – вот этим, лишь этим мы живы,

Вжимаясь друг в друга немей, и сильней, и больней…

А эти! – огонь излучает источенный временем камень:

Раздвинуты ноги гигантским озерным цветком,

И грудь упоенно цветет меж мужскими руками –

И смерть мимо них ковыляет старухой, молчком…

А эти, в углу полутемном, – как мастер ваял их, дрожащий?..

Откинулась навзничь она, а возлюбленный – вот,

Восходит над нею… Их свет заливает, лежащих,

И золотом льет на лопатки, на лунный живот…

О тело людское! Мужское ли, женское тело –

Все любит! Мужчина свою зажигает свечу,

Чтоб женская тьма, содрогаясь, огня захотела –

Воск жаркий катя по губам, по груди, по плечу!

Какое сиянье из всех полушарий исходит!

Как сферы расходятся, чтобы вошел резкий луч!

Как брага библейская в бочках заклепанных бродит

И ветра язык – как ласкает звезду меж пылающих туч!

И я, в затрапезке девчонка, как мышка стою в Кхаджурахо,

Во дерзком том храме, где пары танцуют в любви,

И нету уже у меня перед смертью скелетною страха,

И очи распахнуты вольно и страшно мои!

Под платьем залатанным – под комбинашкой, пропахшей

Духами дешевыми – тело нагое мое…

О, каждый из нас, из людей, в этом мире – пропащий,

Доколь в задыхании, перед любовью, не скинул белье!

Доколе, ослепший от света и крика, не сгинул

В пучине горячей, где тонут и слезы, и пот,

И смех, – где меня мой любимый покинул,

И где он меня на сибирском морозе, в тулупе, по-прежнему ждет…

И я перед этою бездною мрака и праха,

Средь голых возлюбленных, густо, тепло населяющих храм,

Девчонкою – матерью – бабкой – стою в Кхаджурахо

И мыслю о том,

что – такой же –

в три дня – и навеки! –

Греховною волей создам.

И там, в очарованном и новоявленном храме,

Я всех изваяю,

Я всех, перекрестясь, напишу –

И тех, кто друг друга сжимает больными перстами,

И тех, кто в подвале, целуясь, вдыхает взахлеб анашу…

И тех, кто на нарах тюремных впивался друг в друга –

Так в клейкость горбушки впивается рот пацана…

А я? Изваяю, смеясь, и себя в эпицентре опасного круга,

Где буду стоять – Боже, дай Ты мне силы – одна.

Но я изваяю себя – обнаженной! Придите, глядите –

Ничто я не скрою: вот складки на шее, живот

Огрузлый, – вот в стрижке опричной – латунные нити,

В подглазьях – морщины, сиротскими птичьими лапками, – вот!..

Вот – я!.. Родилась, – уж себя – отвергайте, хулите! – оставлю.

На то Кхаджурахо я строю отчаянный свой:

Я так, одинокая, страстные пары восславлю,

Что воздух зажжется

над чернорабочей

моей головой.

35 КВАРТИРА. ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ

Заходи. Умираю давно по тебе.

Мать заснула. Я свет не зажгу. Осторожней.

Отдохни. Измотался, поди-ка, в толпе –

В нашей очередной, отупелой, острожной…

Раздевайся. Сними эту робу с себя.

Хочешь есть? Я нажарила прорву картошки…

И еще – дорогого купила!.. – сома…

Не отнекивайся… Положу хоть немножко…

Ведь голодный… Жену твою – высечь плетьми:

Что тебя держит впроголодь?.. Вон какой острый –

Как тесак, подбородок!.. Идешь меж людьми

Как какой-нибудь царь Иоанн… как там?.. Грозный…

Ешь ты, ешь… Ну а я пока сбегаю в душ.

Я сама замоталась: работа – пиявка,

Отлипает лишь с кровью!.. Эх, был бы ты муж –

Я б двужильною стала… синявка… малявка…

Что?.. Красивая?.. Ох, не смеши… Обними…

Что во мне ты нашел… Красота – где? Какая?..

Только тише, мой ластонька, мы не одни –

Мать за стенкой кряхтит… слышишь? – тяжко вздыхает…

Не спеши… Раскрываюсь – подобьем цветка…

Дай я брови тугие твои поцелую,

Дай щекой оботру бисер пота с виска –

Дай и губы соленые, – напропалую…

Как рука твоя лавой горячею жжет

Все, что, болью распахнуто, – счастьем отыдет!..

О, возлюбленный, – мед и сиянье – твой рот,

И сиянья такого – никто не увидит!..

Ближе, ближе… Рука твоя – словно венец

На затылке моем… Боль растет нестерпимо…

Пусть не носим мы брачных сусальных колец –

Единенье такое лишь небом хранимо!

И когда сквозь меня просвистело копье

Ослепительной молнии, жгучей и и дикой, –

Это взял ты, любимый, не тело мое –

Запрокинутый свет ослепленного лика!

Это взял ты всю горечь прощальных минут,

Задыханья свиданок в метро очумелом,

Весь слепой, золотой, винно-красный салют

Во колодезе спальни горящего тела –

Моего? – нет! – всех их, из кого сложена,

Чья краса, чья недоля меня породили,

Чьих детей разметала, убила война,

А они – ко звездам – сквозь меня уходили…

Это взял ты буранные груди холмов,

Руки рек ледяные и лона предгорий –

Это взял ты такую родную Любовь,