Зимний собор - [30]

Ее расстреляли с вами… а она воскресла и бродит…

Вас поминает на всех площадях… при всем честном народе…

И крестится вашим крестом… и носит ваш жемчуг… и поет ваши песни…

И шепчет сухими губами во тьму: воскресни… воскресни… воскресни…

ВОСКРЕСНИ…

ТЬМА ЕГИПЕТСКАЯ

Вселенский холод. Минус сорок. Скелеты мерзлых батарей.

Глаз волчий лампы: лютый ворог глядел бы пристальней, острей.

Воды давно горячей нету. И валенки – что утюги.

Ну что, Великая Планета? На сто парсек вокруг – ни зги.

Горит окно-иллюминатор огнем морозных хризантем.

И род на род, и брат на брата восстал. Грядущего не вем.

Как бы в землянке, стынут руки. Затишье. Запросто – с ума

Сойти. Ни шороха. Ни звука. Одна Египетская Тьма.

И шерстяное одеянье. И ватник, ношенный отцом.

Чай. Хлеб. Такое замиранье бывает только пред Концом.

И прежде чем столбы восстанут, огонь раззявит в небе пасть –

Мои уста не перестанут молиться, плакать, петь и клясть.

И, комендантский час наруша, обочь казарм, обочь тюрьмы

Я выпущу живую душу из вырытой могильной Тьмы!

По звездам я пойду, босая! Раздвинет мрак нагая грудь!

…Мороз. И ватник не спасает. Хоть чайник – под ноги толкнуть.

Согреются ступни и щеки. Ожжет ключицу кипяток.

Придите, явленные сроки, мессии, судьи и пророки,

В голодный нищий закуток.

И напою грузинским чаем, и, чтобы не сойти с ума,

Зажгу дешевыми свечами, рабочих рук своих лучами

Тебя, Египетская Тьма.

МОСКВА. XVII ВЕК

Купола над площадью золотым дымились.

Небо черно-синее — ворона крыло…

Под парчовым платом боярыня томилась,

Перстень кусала — тусклое стекло…

Чернобурый хвост метели в сбитенщика — пухом!

-         Сбитню горячего — глотку обожжешь!..

Площадь — бочка смоляная — вся кипела слухом,

И горел в ряду Охотном над мехами нож!

Ландышами — зубы торговки краснолицей.

В лентах — боярышня: испила вина!

Над звенящей площадью, над сенной столицей –

В небесах морозных — лимонная Луна…

И внезапно еретик длань простер худую.

И священник в ризе поглядел туда,

Где над смертною толпою, плача, негодуя,

В небесах с ума сходила Дикая Звезда.

И юродивый заплакал, медный грош целуя!

И румяной бабочке было невдомек,

Что Звезду по небу вел, гордую, босую,

За руку лучистую — молчаливый Бог.

На нее не глядел скоморох площадный.

На нее не глядел сытый иерей.

На нее не глядел царь беспощадный,

Глыбой злата выкатясь из теремных дверей!

И когда Она дошла до Лобного места

И над кровью поднялась, что отер палач,

Стала светлою Она, светлая Невеста!

И послышался с небес приглушенный плач.

Это плакала Она над людским позором.

Это закричала:

– Звезды! Помогите им!

…А за храмом нищенка целовалась с вором.

И живот ее торчал куполом тугим.

СОЗДАНИЕ ЛУНЫ И СОЛНЦА

Я небо выделаю кожей.

Я пьян. Я женщину слеплю

Из глины, вервия, рогожи.

Я, дураки, ее люблю.

Поэт – от края неба вышел,

До края неба он дойдет.

Лист легкого уже не дышит,

Хрипит. Поэт вот-вот умрет.

Я сделать женщину успею.

Рука трясется. Губы – в ковш

С вином.

Глаз правый пламенеет

Ее: с великим Солнцем схож.

А левый глаз – Луна большая.

Планеты – соль ее зубов.

Я небо с кровью намешаю.

С землей сотру тебя, любовь.

Твой голос – гром.

Гроза – хрипенье.

А слезы выхлещут дождем

Меня, мое гундосье пенье,

Мой лоб, как жирный чернозем.

Земля, уста свои разверзни!

Глядите, Солнце и Луна,

На грязью крашенные песни,

На жизнь, что небу не нужна!

Да, это я – Овидий, кто ли –

Спинной хребет мой – Млечный Путь –

Создал Луну и Солнце боли,

Венеру клал себе на грудь!

Венеру… – …в лупанар, мальчишка…

За опиумом… за врачом…

За девкой, нищей римской мышкой,

Что зарыдает за плечом.

ОРГАН

Ночная репетиция. Из рам

Плывут портреты – медленные льдины.

Орган стоит. Он – первобытный храм,

Где камень, медь и дерево – едины.

Прочь туфли. Как в пустыне – босиком,

В коротком платье, чтобы видеть ноги,

Я подхожу – слепящим языком

Огонь так лижет идолов убогих.

Мне здесь разрешено всю ночь сидеть.

Вахтерша протянула ключ от зала.

И мне возможно в полный голос спеть

То, что вчера я шепотом сказала.

На пульте – ноты. Как они темны

Для тех, кто шифра этого – не знает!..

Сажусь. Играть? Нет, плакать. Видеть сны –

О том лишь, как живут и умирают.

Я чувствовала холод звездных дыр.

Бредовая затея святотатца –

Сыграть любовь. И старая, как мир –

И суетно, и несподручно браться.

Я вырывала скользкие штифты.

Я мукой музыки, светясь и мучась,

Вдруг обняла тебя, и то был ты,

Не дух, но плоть, не случай был, но участь!

И чтоб слышней был этот крик любви,

Я ость ее, и кость ее, и пламя

Вгоняла в зубы-клавиши: живи

Регистром vox humana между нами!

А дерево ножной клавиатуры

Колодезным скрипело журавлем.

Я шла, как ходят в битву напролом,

Входила в них, как в землю входят буры,

Давила их, как черный виноград

По осени в гудящих давят чанах, –

Я шла по ним к рождению, назад,

И под ногами вся земля кричала!

Как будто Солнце, сердце поднялось.

Колени розовели в напряженье.

Горячих клавиш масло растеклось,

Познав свободу взрыва и движенья.

Я с ужасом почувствовала вдруг

Живую скользкость жаркой потной кожи

И под руками – плоть горячих рук,

Раскрывшихся в ответной острой дрожи…

Орган, раскрыв меня сухим стручком,

Сам, как земля, разверзшись до предела,

Вдруг обнажил – всем зевом, языком

И криком – человеческое тело.