Зимний дождь - [18]

Возле затененного сада мы постояли, прислушиваясь. Было тихо и оттого немного жутко.

— Не надо лазить, — вдруг решила Енька. — Я совсем не хочу яблок.

— Обманываешь, — не поверил я.

— Да и совестно, — призналась она. — Мы с Талей подруги.

— Мы что, у нее воруем?

Я сразу нашел медовку и, вскарабкавшись на нее, начал рвать и бросать за пазуху уже крупные яблоки.

— Я так боялась, — призналась Енька, когда я вернулся из сада.

Достав из-за пазухи яблоки, я протянул их Еньке, и тут совсем рядом кусты зашелестели. Теряя яблоки, мы кинулись вдоль улицы и услышали за собой гулкий топот. Он был все ближе, ближе. Я обернулся и увидел, как белый теленок, задрав хвост, мчался за нами.

В сумерках за церковной оградой собрались мальчишки и девчонки — человек пятнадцать, даже с других улиц были тут — Клок и Волдырь. Володька в последнее время зачастил на нашу улицу, стал дружить с нами, заступается за Тальку…

Мальчишки сидели на каменном пороге церкви, рассуждали про войну, гадали, когда наши дойдут до Берлина. Невдалеке в отдельный кружок сбились девчонки, шушукались, смеялись.

— Ребята, давайте в «казаки-разбойники», — не подходя к нам, крикнула Енька.

Мы переглянулись.

— Давайте… Нам все равно…

Когда стали делиться, одного человека не хватило.

— Талька-то чего не пришла? — спросил Волдырь.

— У нее же отец, — начал было я…

— Не пустил, что ль?

— Да нет, — объяснила Енька, — заболел тяжело. Заражение крови.

— Заболел! — усмехнулся Мишка. — Крапивой себе ноги настегал, чтобы распухли. Повестка из военкомата ему пришла. Он сдрейфил и перестарался…

— Если узнают — будут судить, — вставил Клок.

— А чего узнавать-то? — дернул плечами Мишка. — Он и не скрывает. Говорит, что ломило ноги, хотел полечить…

— Давайте играть, — прервал я разговор. — Пусть «казаков» будет меньше…

«Казаки» ушли на другую сторону церкви, и мы стали прятаться. Енька, Мишка и я убежали на пустырь за кусты бузины. «Казаки» долго шныряли по плацу, заглядывали за телефонные столбы и наконец поймали Волдыря. Мы побежали к нему на выручку…

Осветив нас, мимо проскочила военная машина и свернула в нашу улицу. Я проводил ее взглядом.

— К Буланкину, — сказал Мишка. — Кто-нибудь из района.

Отбив Вовку, мы опять разбежались. В этот раз мы с Енькой оказались вдвоем за танком. «Казаки» несколько раз оказывались рядом с нами, заглядывали внутрь танка, но нас не заметили. Вот опять послышались шаги.

— Тише, — прошептала Енька, замирая.

— Женя, Енька! — раздался рядом голос тети Мани.

Мы выглянули из-за танка. У церковной ограды стояли тетя Маня и еще кто-то. Енька неуверенно направилась к ним, потом рванулась с криком:

— Па-па, па-поч-ка!

Все — и «казаки», и «разбойники» выскочили из своих укрытий и издали глядели, как отец обнимал Еньку и как она прижималась головой к его груди.

Шумно, с разговорами, они пошли по улице, а мы, теперь уже вместе мальчишки и девчонки, сбились в один кружок и молчали. Игра распалась. Идти домой тоже не хотелось.

— Давайте пройдемся по нашей улице, — предложил Мишка. — Чего тут сидеть?

Все молча согласились. Дошли до первых дубков и повернули обратно. Миновав окна тети Маниного дома, мы вдруг услышали за собой шаги, нас догоняла Енька.

— Девочки, мальчики, — захлебывалась она, — пойдемте к нам. Папа велел вас всех позвать.

И мы пошли в их дом. Заходили в комнату, спотыкаясь на ровном полу, задевая друг друга острыми локтями.

— Ну смелее, смелее, будущие воины, — вышел к нам навстречу Енькин отец. Он был высокий, с такими же, как у Еньки, черными глазами, и вся грудь его блестела орденами и медалями.

Дядя Костя усаживал нас за столом на длинную скамью и подбадривал, а мы стеснялись еще больше. Перед нами лежали колбаса, пиленые куски сахара, чистый хлеб.

— Женя, угощай ребят, — сказал дядя Костя.

Мало-помалу мы освоились, стали негромко переговариваться.

— Дядя Костя, а война скоро кончится? — спросил Мишка.

— Скоро, — пообещал Енькин отец. И спросил: — У всех, наверно, отцы воюют?

Мы как один качнули головами, те, у кого были живы, и те, чьи уже погибли.

Дядя Костя спрашивал наши фамилии, имена отцов, и оказывалось, что он всех их знал, потому что родился тут, в Родничках, и вспоминал, как лазили они по чужим садам и огородам, а мы улыбались и не могли представить, как какой-нибудь дед сечет вот этого военного, у которого вся грудь в наградах.

— Дядя Костя, а почему так получается, — обратился я, выждав минуту молчания, — как увидишь — звезда с неба падает, так похоронная приходит. Мы знаем, что это суеверие, а все равно получается. Вот у Мишки…

Мишка согласно качнул головой.

Енькин отец ответил не сразу, оглядел всех нас и проговорил:

— Падают не звезды, ребята, а метеориты. И ничья жизнь не зависит от них. Звезды живут много больше человека. И даже когда звезда тухнет, свет ее еще миллионы лет идет к земле… — Дядя Костя замолчал и повернулся к окну.

…Сейчас, когда я пишу эти строки, уходит ночь. Звезды дрожат в моем рассветном окне, я гляжу на них и думаю, что если и вправду рядом с человеком живет звезда, которая рождается и умирает вместе с ним, то все равно отцовские звезды сегодня еще светят нам, и еще долго будут светить. С тех пор прошли не миллионы лет…