Жуков - [19]

— Товарищ нарком, комиссия не может принять ваших поправок.

— Почему? — спросил Ворошилов.

— Потому что ваши поправки являются некомпетентными, товарищ нарком.

Он умел давать резкий отпор в таком спокойном тоне, что, конечно, не нравилось Ворошилову».

Возвращаясь в другой связи к работе с М. Н. Тухачевским над Уставом, Жуков выделил: «Умница, образованный, сильный — занимался тяжелой атлетикой — и очень красивый… Удивительно был красив». Разве не странны эти слова в устах кадрового военного? Так мог говорить только эстет-кавалерист, каким на всю жизнь остался Жуков, глубоко понимая — парадность службы военной чуть ли не единственная компенсация за тяжкий, повседневный труд. Дав броскую характеристику внешности Тухачевского, как он смотрелся любовными глазами щеголя командира-кавалериста, заботившегося и о красоте ногтей, Жуков закончил: «Это был широкоплечий военачальник, далеко смотревший вперед. Он еще в 30-е годы предвидел, что будущее — за танками и самолетами, а не за кавалерией, как думали тогда многие. И именно он стоял у истоков создания нашей ракетной техники».

В лице Жукова и некоторых других Тухачевский видел заинтересованных слушателей, разделявших мысли, которыми он щедро делился. Во всяком случае, то, к чему взывал Тухачевский — помнить о том, что готовят за госграницей, находило горячий отклик у командного состава Жуковской закалки.

Кадровый военный, Г. К. Жуков уже тогда чувствовал неизбежность войны. Его требовательность к подчиненным была соразмерна угрозе, нависавшей над нашей Родиной. «Меня, — откровенно признал Жуков, — упрекали в излишней требовательности, которую я считал непременным качеством командира-большевика. Оглядываясь назад, думаю, что иногда я действительно был излишне требователен и не всегда сдержан и терпим к проступкам своих подчиненных. Меня выводила из равновесия та или иная недобросовестность в работе, в поведении военнослужащего. Некоторые этого не понимали, а я, в свою очередь, видимо, недостаточно был снисходителен к человеческим слабостям.

Конечно, сейчас эти ошибки виднее, жизненный опыт многому учит. Однако и теперь считаю, что никому не дано право наслаждаться жизнью за счет труда другого. А это особенно важно осознать людям военным, которым придется на полях сражений, не щадя своей жизни, первыми защищать Родину».

Наверное, Г. К. Жуков слишком строго судил о своей служебной строгости. Одно бесспорно — репутация не только командира-методиста, но и сурового воспитателя предопределила виток служебной карьеры, не вверх от инспекции, а, если угодно, в какой-то степени вниз — в войска.

* * *

Ядром 1-й Конной армии времен гражданской войны была 4-я кавдивизия. Сформированная в 1918 году из кавчастей 1-й Стальной и 1-й Донской сводной кавбригады, дивизия считалась гордостью Красной Армии. После гражданской войны и вплоть до 1931 года полки дивизии квартировали там, где до революции размещались конногвардейские части — в Гатчине, Петергофе, Царском (Детском) Селе. Красные кавалеристы вжились (конечно, только внешне) в службу императорской кавалерии, не без оснований считали себя гвардией Красной Армии.

В 1932 году случилось невероятное — по «чрезвычайным оперативным соображениям» 4-ю кавдивизию перебросили нести службу в Белорусский военный округ, в район захолустного городка Слуцка. Из вековых казарм, замечательных конюшен личный иконный состав дивизии попали в жуткие условия. Пришлось обустраиваться буквально на голом месте. Около полутора лет командиры и красноармейцы, превратившиеся в рабочих, сооружали все необходимое для жизни. Как на грех, новый командующий округом И. П. Уборевич нагрянул с краткой инспекторской проверкой и нашел дивизию, по его словам, в состоянии «крайнего упадка». Он немедленно прозвонил по всей цепочке командования вплоть до Ворошилова и потребовал немедленно снять комдива Г. П. Клеткипа.

Хотя Жуков почти никогда не отзывался скверно о сослуживцах, чтя боевое товарищество и тем более учитывая трагическую судьбу Уборевича, в этом случае в своих «Воспоминаниях и размышлениях» он сделал исключение. Надо думать, иной раз прорывавшееся у высоких чинов унаследованное от баронов-остзейцев прибалтийское чванство в отношении русских порядком надоело ему, как и другим командирам. Он указал, что не было никаких оснований для поспешных выводов в отношении 4-й кавдивизии, «со свойственной ему горячностью… Уборевич все же сгустил краски, утверждая, что дивизия растеряла все свои хорошие традиции и является небоеспособной». Тем более что как командующий округом сам не оказал нужной помощи бившимся на строительных работах в дополнение к несению службы кавалеристам.

Жуков близко принял к сердцу положение дивизии по той причине, что для исправления положения он был назначен ее командиром. Ранней весной 1933 года Жуков с семьей приехал к новому месту службы, вернулся из Москвы в белорусскую провинцию. Слуцк встретил неприветливо: Жуков с самым дорогим — дочуркой на плечах — едва вытаскивал ноги из мокрой глины. Александра Диевна, вздыхая все время, отставала, останавливаясь, выуживала галоши из грязи. Так они добрались до тачанки, высланной за командиром на вокзал. Раздался голос Эры: