Жук золотой - [37]
Потом Пузыревский сокрушенно развел руками и обратился к Рабиновичу: «А вы, Борис Моисеевич… Туда же – с ломиком… А ведь интеллигентнейший человек!»
Он достаточно пренебрежительно махнул почему-то в нашу с Зинаидой сторону. Мне показалось, он говорил, обращаясь к бухгалтеру, не только с укором, но даже с какой-то теплотой в голосе. Насколько я знал тогда, последний раз Аид сидел за хищение в особо крупных размерах с конфискацией имущества. На Хабаровском нефтеперегонном заводе он торговал бензином.
Пузыревский подобрал нож-складень, который Жора предусмотрительно отбросил от себя. Поцокал языком, разглядывая знатную самоделку с наборной рукояткой, и резко скомандовал: «Оба! Встать! В лагерь не возвращаться! Никаких вещей не брать! Ксивари заберете в Сусаннино. Для хорошего зэка – сто километров не этап. Кейшер Елизарыч передаст. Вернетесь – девять грамм. Моркаташек им захотелось! Попались с закладом – к Некрасову в гости. И чтобы без шухера у меня!»
Пузыревский выгонял Жору и Упыря из отряда и объяснял им все доходчиво, на доступном обоим языке: «Дойдете до Сусаннино, получите в управлении документы. Мешок с кой-какими продуктами вам передаст Елизарыч (кейшер – продуктовая передача в тюрьме). Если попытаетесь вернуться, получите по пуле. Грудей (моркаташек) им захотелось! Ишь, чего удумали. Попались на преступлении – пойдете на новый срок. И чтобы без разговоров у меня!»
Меня заинтересовала новая фраза в блатном жаргоне «попались с закладом – к Некрасову в гости!» При чем здесь Некрасов? Поэт, что ли? Потом я узнал у Елизарыча, что Некрасов – надзиратель Питерского, до революции, централа. Отличался особой жестокостью. Не было арестанта, которого он не заковал бы в кандалы и не отправил на каторгу.
Жора, с мутными глазами, приподнялся на колени. Голова опущена, руки касаются гальки. Так и попросил, на коленях: «Начальник! Николай Иванович! Инструмент… Разреши забрать? Елизарыч принесет».
Пузыревский проработал с такими, как Жора, всю жизнь. И он знал, как нужно им отвечать.
«Не нужна вам труба, Георгий Дмитриевич. Вот ваш инструмент», – ногой он отбросил Жоре нож: «Забери выкидуху. Голодно будет – Упыря пощекочешь».
«Голодно будет – Упыря пощекочешь» – достаточно мрачная шутка Пузыревского, черный юмор. В долгий и трудный побег, особенно зимой, зэки-отморозки брали с собой неопытного новичка-«чушку». В тяжелый момент убивали, ели человечину.
Пузыревский без обиняков говорил Жоре, что он потерял и человеческое, и воровское достоинство.
Десять лет спустя я встретил Жору на сочинском пляже.
Моя первая в жизни поездка на южный курорт, профсоюзная путевка, честно заработанная на стройке века – БАМе. Лежал на песке, бездумно смотрел в небо, изредка заигрывал с пышнотелыми хохлушками и пил с ними «Изабеллу». Вечером, в тени каштанов и тополей, звенели цикады. Про вечный лед в бамовском Дусе-Алиньском тоннеле, построенном зэками после войны, вспоминать не хотелось. А утром – опять к ласковому морю.
Вижу: идет по пляжу фотограф-старик в жилетке на голое тело. Коричневый череп, редкий тогда «Полароид» на груди, на плече – смешная обезьянка в платьице. Дети курортников очень желали фотографироваться с обезьянкой. Фотография моментальная.
На плече у старика красовалась редкая наколка «Раб СССР».
Я пригляделся. Жора.
Те же редковатые зубы, тот же прищур быстрых глаз, та же вертлявость в движениях. Интересно – неужели работает? Я понаблюдал. Да нет, вроде бы не шарит по карманам. Действительно, снимает.
Тронул сзади за плечо: «Жора?! Георгий Дмитриевич…»
Старик втянул голову в плечи и как-то неловко, всем корпусом обернулся: «Я не Жора… Я – Иннокентий, Кочергин…»
Я помнил, что фамилия у Жоры была другая, какая-то хохлацкая – на «о». Типа – Санько или Малько. Но не Кочергин.
Он долго смотрел мне в лицо: «Поэт?!»
Мы оба расхохотались. Сразу снялась напряженность. Он расправил плечи.
Оба, потому что одновременно вспомнили то словечко, которым Жора охарактеризовал мою влюбленность на берегу протоки Сусанинской. На той самой косе, на которой мы хотели убить друг друга.
Посидели у абхазца-шашлычника на пластиковых стульях, за пластиковым же столом. Я купил – почему-то было в радость встретиться с Жорой – бутылку дорогого коньяка. Он с сожалением и как-то нервно посмотрел на налитых полстакана пахучей жидкости: «Я все поменял… Жизнь, фамилию. Дочке – семь лет. На фотках работаю – хватает… И потом, это… Нельзя мне. В запой ухожу».
Он отодвинул стакан. Помолчали.
«А Упырь тогда вернулся?!» – спросил Жора.
Да, Упырь через неделю вернулся, без зубов, избитый в кровь. С засохшими коростами на лбу и на подбородке. Без денег и документов. Многие зэки, освободившись, не могут жить на свободе. Она их отталкивает. На зоне привычней. Пришел к Пузыревскому проситься обратно, в шурфовики. Пузыревский ответил: «Проси прощения у нее…»
Я видел, как Упырь валялся в ногах у Зинки. Дима-ботаник понять ничего не мог. Наутро мы ведь ему ничего не сказали. И Зинаида молчала.
Зинка простила Упыря. Он остался в отряде.
Именно он стачал мне ловкие хромовые сапоги-жимы, когда Пузыревский отправил меня назад, в интернат. Упырь ведь сначала не был убийцей. Он был модельным сапожником.
Две повести московского прозаика Александра Куприянова «Таймери» и «О! Как ты дерзок, Автандил!», представленные в этой книге, можно, пожалуй, назвать притчевыми. При внешней простоте изложения и ясности сюжета, глубинные мотивы, управляющие персонажами, ведут к библейским, то есть по сути общечеловеческим ценностям. В повести «Таймери», впервые опубликованной в 2015 году и вызвавшей интерес у читателей, разочаровавшийся в жизни олигарх, развлечения ради отправляется со своей возлюбленной и сыном-подростком на таежную речку, где вступает в смертельное противостояние с семьей рыб-тайменей.
«Истопник» – книга необычная. Как и другие произведения Куприянова, она повествует о событиях, которые были на самом деле. Но вместе с тем ее персонажи существуют в каком-то ином, фантасмагорическом пространстве, встречаются с теми, с кем в принципе встретиться не могли. Одна из строек ГУЛАГа – Дуссе-Алиньский туннель на трассе БАМа – аллегория, метафора не состоявшейся любви, но предтеча её, ожидание любви, необходимость любви – любви, сподвигающей к жизни… С одной стороны скалы туннель копают заключенные мужского лагеря, с другой – женского.
Издание ставит перед собой высокие, но реальные цели нескучного обучения и небанального просвещения. Мир современного искусства раскроется перед вами в десяти тематических разделах издания. Книга снабжена именным списком и глоссарием. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!