Жук золотой - [36]
Елизарыч рассказывал мне, что урки, перед тем как ударить обидчика ножом или выстрелить в него из пистолета, разжигают в себе страсть убийства. Они могут истерично кричать, царапать лицо. А были и такие, кто в экзальтации чиркал себя ножом по руке. Вид собственной крови возбуждал и делал их бесстрашными.
Не знаю, как бежал Моисеич-Аид.
Он бежал сзади с коротким ломиком. Такими ломами, не тяжелыми, но острыми, зачищают углы шурфов.
Упырь, с расцарапанным в кровь лицом, захватил Зину сзади за горло и старался прижать ее плечи к песку.
Зинаида, голая, извивалась змеей и делала то, что на школьных уроках по физкультуре называлось упражнением «березка». Когда ты поддерживаешь себя руками под лопатки, а тело и ноги тянешь вверх.
Жора схватил Зинку за лодыжки и старался разодрать ее ноги. Раздвинуть.
Это мы, Господи!
Сколько времени длилась схватка на песчаном пляже у таежной протоки, я не знаю. Но ни Упырь, ни Жора, демонстрирующий по утрам в протоке мускулистость своего тела, ничего не могли поделать с Зиной. Правда, оба были пьяны. Жору мотало из стороны в сторону. Казалось, еще немного, и жертва вырвется из рук насильников. Никто не произносил ни слова. Только мычали и постанывали. Зина знала, что отсюда ей не докричаться, на помощь не звала.
Перекрывая рокот переката, Елизарыч крикнул с берега: «Эй вы, оползни! Колуна хотите?!»
Так же – по-воровски, на полусогнутых, топор на отлете, он пошел на них по центру. Аид, с ломиком наперевес, заходил слева. Я схватил камень-голыш, ничего другого под рукой не оказалось, и наступал справа.
И тут я увидел пустую бутылку. Не знаю, как она оказалась на косе. Может, Димон с Зинкой приходили сюда вдвоем любоваться закатом и баловались вином – бутылка была из-под «Маласовки», так у нас называлось плодово-ягодное дешевое вино. Может, ее принесла протока. Но я отчетливо увидел горлышко, слегка замытое прибрежным илом. Я схватил бутылку и ударил о камень. Теперь в руках у меня было оружие, которое урки называют розочкой. Горлышко бутылки с рваными краями стекла. Розочкой можно «расписать» харю любого уркагана. Я, в точности повторяя позу Елизарыча, присел, откинув тело на полусогнутых и пошел на Жору, обгоняя Елизарыча. Я ощерился и хрипел. Я стал уркой.
Я знал, что сейчас я попишу его.
Жора выхватил Финделя – нож-выкидуху. Он всегда его так называл – Колька Финдель. Такого ножа в отряде не было ни у кого.
Сейчас должно было случиться страшное – то, о чем длинными вечерами рассказывали у костра работяги, прошедшие беспредельные зоны. Были такие лагеря – там не действовали даже воровские законы. Кровавые побоища с ножами и заточками: блатные шли на сук, урки – на вертухаев, и получить колуна мог любой.
Когда Елизарыч прокричал «Колуна хотите?», он обозначил границы предстоящей схватки: не до первой крови, а до смертельного конца. В криминальном мире закон: замахнулся – бей, обнажил ствол – стреляй, выхватил нож – наноси удар. Иначе ты будешь презираем воровским сообществом за «понты». Кто-то из нас должен был остаться на таежной косе навечно. С лицом, пописанным розочкой в кровь. С проломленным колуном черепом. С животом, проткнутым ломиком.
Упырь предал Жору сразу. Дико озираясь по сторонам и вытирая ладони о штаны, он отступал к перекату. Зина – лицо ее было белым, и веснушки проступали отчетливо – судорожно натягивала брюки и свитер. Она не плакала и не кричала, но то ли судороги, то ли рыдания без слез сотрясали ее грудь и тело.
«Сукой буду – попишу!» – я даже не прокричал, я провизжал страшную клятву уголовников. Жора, низко нагнувшись, нырнул головой мне навстречу. Нож он держал у ноги. Он хотел ударить меня снизу.
Он был один против нас троих. Но он нас не боялся.
Жора забыл про Зинку. В последний момент Зина ударила Жору сзади по лодыжкам – поставила подножку. И он рухнул лицом вниз на камни, прямо к нам под ноги. Елизарыч, как-то некрасиво, одной половинкой лица, улыбаясь, замахнулся топором. Скорее, он даже не улыбался. Он осклабился. Сейчас все должно было кончиться на страшной вечерней косе.
Над нашими головами раздался сухой выстрел.
«Всем лечь, руки за голову! Стреляю без предупреждения!» Пузыревский с пистолетом в руке стоял на берегу, в десяти метрах от нас. Тогда я не знал, что начальникам геологических партий положено табельное оружие. Не помню, что у него было в руке – пистолет или наган. Таким, со стволом навскидку, я видел Пузыревского первый и последний раз. Он хранил его в том же ящике, где хранились двустволка Зинаиды и ружья наших охотников.
Елизарыч и Аид рухнули на косу сразу же. Упырь упал почти в воду, на самом краю косы. Жора и так уже валялся на камнях. Остались стоять только мы с Зинкой. Ведь мы еще никогда не сидели в тюрьме и не отбывали срока на зоне. И мы не знали, что гражданин начальник с наганом в руке шутить не любит. С десяти метров и я легко продырявлю шкуру любого уголовника.
Я бросил бутылку. Стекло брякнуло о камни.
Пузыревский быстро спустился с берега. Он сказал Зинке: «А я ведь вас предупреждал, Зинаида Георгиевна! Выставляться не надо. Скромнее надо быть, Зинаида Георгиевна!»
Две повести московского прозаика Александра Куприянова «Таймери» и «О! Как ты дерзок, Автандил!», представленные в этой книге, можно, пожалуй, назвать притчевыми. При внешней простоте изложения и ясности сюжета, глубинные мотивы, управляющие персонажами, ведут к библейским, то есть по сути общечеловеческим ценностям. В повести «Таймери», впервые опубликованной в 2015 году и вызвавшей интерес у читателей, разочаровавшийся в жизни олигарх, развлечения ради отправляется со своей возлюбленной и сыном-подростком на таежную речку, где вступает в смертельное противостояние с семьей рыб-тайменей.
«Истопник» – книга необычная. Как и другие произведения Куприянова, она повествует о событиях, которые были на самом деле. Но вместе с тем ее персонажи существуют в каком-то ином, фантасмагорическом пространстве, встречаются с теми, с кем в принципе встретиться не могли. Одна из строек ГУЛАГа – Дуссе-Алиньский туннель на трассе БАМа – аллегория, метафора не состоявшейся любви, но предтеча её, ожидание любви, необходимость любви – любви, сподвигающей к жизни… С одной стороны скалы туннель копают заключенные мужского лагеря, с другой – женского.
Что вы сделаете, если здоровенный хулиган даст вам пинка или плюнет в лицо? Броситесь в драку, рискуя быть покалеченным, стерпите обиду или выкинете что-то куда более неожиданное? Главному герою, одаренному подростку из интеллигентной семьи, пришлось ответить на эти вопросы самостоятельно. Уходя от традиционных моральных принципов, он не представляет, какой отпечаток это наложит на его взросление и отношения с женщинами.
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.