Жребий изгоев - [18]

Сзади скрипнула, отворяясь, дверь. Княгиня оборотилась быстро и встревоженно. Но тревожиться было не с чего.

Сын.

Старший. Рюрик. Рюрик Ростиславич, кровинушка.

Княгиня невольно вспомнила, как заспорили с мужем из-за имени для старшего сына. У наследника должно быть христианское имя, — доказывала Ланка, — твоя страна теперь христианская, да и моя тоже! Ростислав только смеялся в ответ — тому христианству всего семь десятков лет, два поколения христиан минуло, мы — третье… А вот обычаю давать особые княжьи имена — лет пятьсот, не меньше… И может ли быть большая честь чем дать наследнику, старшему сыну, первенцу, имя славного пращура… А крестильное имя у Рюрика, вестимо, будет, без того никак.

Хотя пращур ли он, Рюрик-то древний? Неведомо ещё — кто ведает дела тех давних дней опричь монахов-летописцев, кто чёл те летописи? Но этих слов она мужу своему сказать не посмела, хоть и сама неоднократно слышала от него. Знала уже, что русский человек может неустанно сомневаться в справедливости родовых преданий и скалить над ними зубы, но никогда не простит, если то же самое сделает иноплеменник…

Так и носил старший сын Ланки два имени — крестильное и родовое.

Но после, когда появился в семье сперва ростовского, а после волынского князя Ростислава Владимирича второй сын — Володарь Ланка уже не спорила. И только младшего настояла назвать одним лишь христианским именем — Василько.

Да и то сказать, спорила Ланка больше из приверженности христианской вере — в родной Венгрии точно так же носили по два имени и короли, и палатины, и простолюдины.

Рюрик остановился на пороге, озадаченно глядя на задумчивую мать.

— Мамо?..

— Иди сюда, — улыбнулась Ланка, протягивая руки, и когда сын подошёл, обняла его за плечи, провела рукой по отрастающим волосам — сын стрижен коротко, как и все русичи. Придёт время — и голову ему побреют наголо, оставив только прядь волос на темени — ещё один языческий обычай. Все мужчины-воины, кмети, обязаны носить такой вот чупрун, жертвуя волосы богу войны, Перуну. Ныне Перуна отвергли, и обычай тот понемногу умирает, хоть и живуч, живуч… Уж сколько раз Ланка говорила мужу, что знатному человеку достоит носить длинные волосы, а нет того — здесь на Руси, длинные волосы носят только волхвы, жрецы бога Волоса, древнего Владыки Зверья…

Впрочем… где теперь те волхвы?

Ох, не лукавь себе, княгиня, — тут же сказала сама себе Ланка. — Есть и сейчас те волхвы… чего далеко ходить, — и здесь, на Волыни, на Червонной Руси, вон в каких-то полутора сотнях вёрст от их Владимира, в Чёртовом лесу — огромное капище на горе Богит…

Княгиня вздрогнула.

Сын, меж тем, сопя, устроился у матери на коленях — хоть не маленький уже, шесть лет минуло, постриги да подстягу три года как справили, а стесняться материнской ласки время ещё не пришло.

— Мамо…

— Что, соколёнок мой?

— Мамо, а батюшка куда уехал? — мальчишка сосредоточенно играл длинными кистями материнского пояса, завязывая их в узел.

— Не знаю, детка, — рассеянно отозвалась Ланка, всё ещё вся в мыслях про обряды. Хоть и мало не восемь лет живёт на Руси, а всё ещё к их обычаям не привыкла. И тут же спохватилась — нельзя даже думать «их». Тут теперь её дом, — так всегда говорит Ростислав, так говорил и батюшка, самый умный из людей на земле, король Бела Арпадинг.

— В Киев? — настаивал Рюрик.

— Нет, детка, не в Киев, — всё так же рассеянно ответила княгиня. — Далеко уехал батюшка…

— Новых земель искать? — вкрадчиво спросил сын.

— Ага, — отозвалась Ланка по-простому и тут же спохватилась, но было поздно.

— А чего? — без тени смущения сказал Рюрик. — Все князья ищут новых земель, мне вон и учитель так говорил. А наш батюшка, что, хуже?

Учил Рюрика грек-монах из самого Киева — нарочно в этом году у самого Изяслава Ярославича выпросили. Рановато бы княжичу учиться, да только с Ростиславом разве поспоришь?

— Не хуже, а лучше, — сказала княгиня с необычной для неё горячностью.

— Вот и я говорю! — мальчишка стукнул кулаком по колену. — Мама, а теперь война с киевским князем будет, да?

И Рюрик знает! — ахнула княгиня про себя.

— Это ещё что за новости? — небольно дёрнула сына за вихор, турнула с колен.

— Дворовые болтали, — пояснил сын без тени смущения. — Говорили, будто батюшка — изгой, и ему большое княжество не положено, а раз он поехал земли примыслить, то теперь обязательно война с Киевом будет.

— Меньше слушай дворню! — Ланка рассерженно встала. — Не княжье это дело, с дворовыми болтать.

— Так я с ними и не говорил, они меж собой, — смутился, наконец, мальчишка. — Они и не видели, что я слушаю…

— Та-ак, — княгиня нарочито гневно растянула слово. — Ты ещё и подслушиваешь? А вот это уж точно не по-княжьи. Не в честь!

Но окончательно смутить Рюрика ей не удалось.

— Мамо, а кто такой изгой? — требовательно спросил сын. Видно почуял, что раз мать сердится, то дворовые сказали правду. Альбо часть правды.

— Подрастёшь — поймёшь, — отрезала Ланка.

Найти того, кто болтал. Выспросить у няньки и сенных девок, где сегодня болтался княжич. Самих девок да няньку за волосы оттаскать бы нехудо — смотрели бы лучше за сыном. А уж если это они сами говорили…