Жизнь в эпизодах - [44]

Не меньший восторг, чем животные, у меня вызывали сельские праздники. Сколько было торжеств: праздник Ивана Купалы, могилки́ (родительская суббота), Яблочный Спас и Маковея, проводы в армию и свадьбы. Везде я любила бывать и принимать самое активное участие. На Ивана Купалу мы с бабушкой плели мне венок. За цветами для него она ходила по соседям, сама ими не особенно занималась, приносила от подруг розы и пионы, и каждый венок был произведением искусства. Еще она делала мне вишневый кочан: к палке плотно-плотно приматывала нитками вишни, и получалась искрящаяся рубином огромная гроздь. Как же вкусно было отрывать ртом ягоды от кочана и ловить стекающую с подбородка струйку вишневого сока.

Однажды бабушка подарила мне на праздник вышиванку. Надев ее, я будто перенеслась во времени и чувствовала себя «щирой украинкой». Она хранится у меня и сейчас. Я даже выступала в ней на конкурсе в университете. Надо было рассказать о своих корнях, и я говорила, конечно, об Украине: «Я україночка малэнька, в мэнэ хусточка рябэнька, чэрэвычкы чэрвонэнькы, будьте з святом здоровэнькы»[18].

В родительскую субботу мы ходили на кладбище, на могилы к бабушкиным родителям: маме Прасковье и отцу Макару. В детстве меня удивляло, что они находятся в разных сторонах кладбища. Оно, конечно, понятно, ведь прадед Макар умер в 1947 году, а прабабушка Паша в 1980-м. Во время Голодомора слабевшего прадеда забрали в больницу, чтобы поддержать организм, там он заразился дизентерией и умер. Бабушка спросила у матери: «Мамо, то шо, тато пішов у жныва?[19]» Она ответила: «Пішов, у сыру зэмлю». Похоронили, а места рядом не заняли. Бабушка и дедушка купили места для своих будущих могил рядом с прабабушкой Пашей. Теперь мать и дочь лежат рядом. Неминуемо когда-то свое место рядом с ними займет и дед, а я не знаю, успею ли его увидеть живым.

Кладбище было таинственным местом, полным легенд и человеческих историй. Мы ходили среди могил, и бабушка мне рассказывала о смерти тех, кого знавала. К таким историям детская душа, влекомая страстью к постижению законов жизни и смерти, испытывает сакральную тягу. Кого-то убило током, кто-то утонул, кого-то сбила машина. Была одна женщина, которая славилась крепким здоровьем и до глубоких седин вообще ничем не болела, а потом прикусила язык, когда лузгала семечки, и впоследствии умерла от рака языка. Были дети, убитые разрывами снарядов военных времен, которые они находили в карьерах. Была девочка Таня, которую на плотине сбил грузовик. Ей установили памятник на месте смерти – обелиск с черно-белой фотографией красивой девочки с пышными вьющимися волосами и нежной улыбкой. Когда я ходила через плотину в магазин, всегда здоровалась с ней: «Здравствуй, Танечка». В селе все друг у друга на ладони. Каждое горе становилось общим.

Во время могилóк детей на кладбище угощали сладостями. Мы ходили с сумками через плечо, и родственники усопших щедрыми горстями насыпали нам в торбы сахарные сушки, домашние леденцы и шоколадные конфеты. Мы потом разбирали свои сокровища и рассматривали, кто что получил. Не было для меня конфет вкуснее этих. И всегда хотелось набрать как можно больше, а чем диковиннее лакомство, тем интереснее. Дети – торжество жизни рядом с неизбежностью смерти.

На Маковея мы ели коржи с маком. На ночь замачивали мак, потом перетирали его с сахаром ступкой в макитре, доливали воды, и она на глазах становилась молочного цвета – магия. Ломали туда пожаренные накануне коржи и ели набухшие от сладкой влаги ароматные кусочки. Как это было вкусно.

На все торжества, такие как свадьбы или проводы, готовили в промышленных масштабах, что потрясало мое детское воображение: огромные сковороды с налистниками, тазы вареников, батареи домашней колбасы… Мне нравилось наблюдать, как делают домашние конфеты. Они были цветные, слоеные, и казалось чудом, что они такие получаются. И не верилось, что люди делают такое самостоятельно. В чанах растапливали сахар с разными добавками. А потом голыми руками, кончиками пальцев прямо из чана вытягивали жгуты горячей карамели, соединяли их по спирали и резали ножницами на маленькие карамельки, пока не остыло. Разве не волшебство! Моя родственница работала поваром на свадьбах и проводах. От нее мне достался буклет с написанными ее рукой традиционными рецептами. Я бережно его храню.

На праздники мы ходили нарядно одетыми. Помню, как мама однажды собрала на «выпроважання» бабушку. Она покрасила ей волосы и сделала красивую укладку – ракушку. В новом платье под руку с дедом бабушка была великолепна и светилась от счастья.

Пишу и с таким удовольствием вспоминаю, сколько прекрасного было в моем детстве благодаря Украине. И этой главы о моем украинском детстве не может состояться без рассказа о дружбе – неотъемлемого слагаемого детского счастья.

На «кутку» (то есть в нашей части села) у меня было несколько подружек, человек 5–6. Но виделись мы с ними далеко не каждый день. В истинном смысле подруга, с которой мы были сильно другу к другу привязаны и с которой проводили вместе часы напролет, была у меня одна – Таня, внучка бабы Гани. Как познакомились в раннем детстве, так и дружили не разлей вода, пока годы, обстоятельства и расстояния не взяли свое. Таня была меня старше, ее младшая сестра больше подходила мне по возрасту, но дружба у нас сложилась именно с ней. Мы были внешне такие разные, но похожие по духу. Я – маленькая, русоволосая, Таня – высокая с веснушками и светло-рыжими волосами. Но что-то притянуло нас, нам никогда не было вместе скучно, всегда было, о чем поговорить, ссорились иногда, но быстро мирились. Когда я приезжала к бабушке, первым делом бежала в гости к Тане. Они жили напротив через два дома, и я издалека с замиранием сердца пыталась угадать по виду калитки, дома хозяева или нет. Так странно: одинаково закрытая калитка имела разное настроение. Она то говорила всем своим видом «проходи», то холодно сигналила, что в хате пусто. Я очень боялась Танину собаку. Взъерошенный, с жестко торчащей во все стороны шерстью и жутковатыми, всегда оголенными передними зубами, хрипло лающий пес Малыш вызывал у меня животный страх. Я редко решалась пройти во двор дальше чем на 2 метра и обычно звала подругу от калитки.