Жизнь в эпизодах - [41]

Вишню я собирала в садке в конце огорода. Пока со стремянкой и сумкой, привязанной под мышкой, все деревья облазишь – и день пройдет. Мы еще успевали там играть в войну или больницу. Надавишь вишневого соку, обмажешься и лежишь «в крови», пока осы не налетят. Ягод всяких у нас было много. В огороде – «аргуз», то есть крыжовник, и красная, черная смородина. В палисаднике – буйные кусты малины, за домом – абрикос, который я собирала, резала пополам и раскладывала аккуратно сушиться на крыше веранды – делала бабушке запасы на зиму. На огороде я помогала копать картошку, снимать урожай кукурузы, контролировала зрелость арбузиков, полола сорняки, изредка мне доверяли сапать. Однажды я по ошибке вырубила ревень, спутав с лопухами. Бабушка не ругала, а напекла с тем ревенем вкуснейших ароматных пирогов на несколько дней вперед.

Я собирала с подросших кустов картошки колорадских жуков в жестяную банку из-под консервов и безжалостно жарила их потом на том же костре, на котором бабушка варила клубничное, абрикосовое, малиновое варенья, а я помогала, помешивала и снимала пенку, облизывая лопатку. Кстати, родители недавно, в 2019 году, ездили в село, и мама нашла в погребе варенье, которое варила еще сама бабушка. Не прокисло!

Я носила угольный «брэкет» ведрами, когда его привозила нам большая машина, быстро-быстро набирала ведро голыми руками, как опытная сортировщица, и сгружала в сарае. Еще я красила заборы один раз за лето, ходила пешком в магазин за хлебом и на почту, а потом, когда подросла и научилась, ездила туда на велике «Украина», сначала на раме, обмотанной поролоном и платками, потом доросла до седла.

Кататься на велосипеде нас с моим двоюродным братом Ильей научил мой дядя Саша. Мы пошли с великом на поросшее клевером футбольное поле у сельской школы – выбрали его как полигон для велосипедных испытаний на случай, если будем падать. Научились оба с лету, не падали. Помню, какое счастливое было лицо у брата, когда он поехал. Зеленый простор, его рыжая шевелюра и восторженный смех. У меня тоже все быстро вышло, только вот в ногу укусила пчела. Почему-то я каталась с босыми ногами и получила меду, наступив на пчелку, которая собирала с клевера пыльцу. Стопа опухла и чесалась. Лечилась я по методу удобрения грецкого ореха.

Велосипед в селе для меня был вестником радости! Прямо как взрослая поехать на нем на базар, догонять, зажав в ладошке монетки, мороженщика, который в определенный час днем вел по сельской, мощенной булыжником улице велосипед с холодильником из пенопласта и фольги и кричал каждые 50 метров «Морозыво», перехватить почтальоншу бабу Галю, которая развозила «лисопетом» почту, и взять у нее письмо от родителей, пока она не успела положить его в наш ящик за калиткой – детский восторг! Однажды, идя пешком с подружкой из магазина, я вдруг увидела своего папу верхом на велосипеде с хитрой и радужной улыбкой, такой, что аж лучи из глаз. Он только что приехал сюрпризом из Инты и тут же двинулся меня поскорее встретить. Я на радостях не по-компанейски, но по-детски непосредственно молниеносно бросила подружку и прыгнула к папе на багажник, чтобы мчать домой, обхватывая папу сзади руками и, уткнувшись носом в его спину, вдыхать запах солнца и дорожного пота с его футболки. Все это было большим детским счастьем, принесенным велосипедами.

Каждую субботу я делала в большом доме уборку. Мне надо было убрать 4 комнаты, кухню, прихожую и веранду. Пылесосила стареньким «Вихрем», вытирала с полок пыль, мыла полы, залезала под кровати чуть ли не полностью и забиралась во все углы. Раз в месяц мыла окна. Их в доме было 8, очень больших. Однажды бабушка крепко отругала меня, когда увидела, как я вымываю пыль из-под кровати носовым платком. Наказала, видно, за то, что я поленилась сходить за половой тряпкой. Лень в селе – неприемлема. А я, как ребенок, не видела в своем методе ничего предосудительного, работало же. И я тогда здорово обиделась и плакала.

Мы с бабушкой, к слову, редко ссорились. На память мне приходят всего несколько случаев. Как-то раз я ушла к подружке, а по пути назад мое внимание захватила грязь на обочине дороги, оставшаяся от недавнего дождя. И я стала радостно месить ее ногами. На мне были мыльники. Один из них грязь сняла с ноги и засосала. Бабушка, не дождавшись меня дома, вышла на поиски и застала меня по локти увязшую в грязи. Я шарила в ее недрах руками, пытаясь отыскать мыльник. Когда подлетела бабушка, я уже подцепила его пальцем. Как бабушка разозлилась. Она схватила мыльник, надавала мне им «по сраци»[12] и гнала меня им до самого дома. Я бежала, а она, не в силах догнать, запускала в меня резиновым мыльником, не попадала, поднимала и бросала снова. Ей казалось, что вымазаться по уши в грязи на глазах у соседей – стыдно. К моменту, когда я вбежала в нашу калитку, бабушка, видно, остыла и очень пожалела о том, что сделала. Я стояла у колодца и плакала, а бабушка сходила в палисадник и вынесла оттуда горсть малины. Она протянула мне на ладони огромные яркие ягоды – это было молчаливое извинение. Если бы бабушка тогда не признала свою неправоту, я бы запомнила только летящий в меня мыльник, но ее поступок изменил это, и моя память возвращается в первую очередь к ее доброму лицу и вкусу тех ягод. В другой раз я почему-то решила высказать, что, на мой взгляд, я слишком много работаю. Я тогда была уже постарше, и, наверное, это был банальный подростковый протест. Я сказала что-то вроде: «Мои подружки сейчас на речку пошли, а я вот тут торчу». А на улице было пасмурно, и шло к дождю. Мы стали спорить, и я, желая блеснуть красноречием и знанием украинского языка, сказала: «Шо ты на мэнэ гарчышь, як Буш?» Бушем звали нашу собаку, а собаки «гарчать», то есть рычат. Бабушка заплакала. Это, наверное, единственное, за что мне перед бабушкой стыдно.