Жизнь Суханова в сновидениях - [7]
— Нисколько не изменился — то-то ты меня не узнал, — сказал Белкин.
— Значит, богатым будешь, — безрадостно отшутился Суханов.
— Это вряд ли, — коротко усмехнулся тот. — Богатство не всем на роду написано.
— Ой, я тебя умоляю! — оборвал его Суханов.
Но тут же подумал, что Белкин, вероятно, высказался без всякой задней мысли, а потому не было нужды так огрызаться; нет, никакой нужды не было. Белкин не ответил, и с минуту они смотрели в напряженном молчании, как дождь хлещет по Манежной площади; и все это время Суханов подыскивал какие-нибудь дружеские, непринужденные слова — но ничего не приходило в голову. Момент был упущен: нужные слова надо было говорить много лет назад.
Тут на каменные плиты портика упал прямоугольник света, и в вестибюле Суханов мельком увидел настоящего швейцара, который почтительно кланялся у распахнутой двери. Фойе зевнуло соблазнительным теплом, и на пороге появился известный актер, который на ходу раскрывал огромный розовый зонт над своей девятнадцатилетней женой. Эти двое проворковали Анатолию Павловичу «доброй ночи», с нескрываемым любопытством покосились на Белкина и побежали к подъехавшей «Волге». Девчонка захихикала; Суханов явственно расслышал: «…и сбоку бантик», но остальные ее слова проглотила ночь, и он постарался себе внушить, что предметом обсуждения была некая модная дамская идея, а не дурацкая удавка на шее у Белкина. И все равно неприятный осадок остался, очень даже неприятный: эти смешки, косые взгляды — люди бог весть что могли подумать… Он исподлобья посмотрел на Белкина и впал в тоску.
— Слушай, Лев, — начал он, — как же я тебя в зале проглядел?
— Очень просто, — сказал Белкин. — Меня там не было, приглашения не достал. На самом деле я…
Дверь снова начала отворяться, и в расширяющемся проеме Суханов заметил мощный пурпурный бюст жены театрального критика, а сзади — подпрыгивающего кузнечика-мужа. Охваченный внезапной паникой, он стал оттеснять Белкина подальше от выхода, к ступеням, а сам приговаривал:
— Публика расходится… мы тут на дороге… давай-ка в сторонку…
На углу холодный дождь надавал ему пощечин; Белкин послушно шел следом. Хотя бы так, хотя бы так, еще чуть-чуть — наконец, слава богу, они скрылись от посторонних глаз, прижавшись к стене под символическим прикрытием узкого карниза. К счастью, никто их не видел, если не считать этого длинноволосого… как его там… под розовым зонтиком, с молодой женой, но это ерунда, не тот уровень. Сдерживая облегченный вздох, Суханов протер очки.
— Откроют для всех, тогда непременно схожу, — говорил Белкин, ничего не замечая. — Кстати, у тебя-то какое впечатление?
— Прекрасное. Очень интересные работы. И помещение идеальное.
— Идеальное, значит? — Белкин добродушно сощурился. — Не ты ли говорил, что Манеж строился для верховой езды и лошади выглядят в нем лучше, чем картины…
И тут неожиданно лицо Белкина вспыхнуло поразительной улыбкой. Это было его давнишнее, незабываемое свойство: редкого обаяния улыбка внезапно ярко преображала его неизбывно удрученное лицо, придавая ему удивительную человечность, некую глубокую, светлую осмысленность. Улыбаясь, он легонько взялся за пуговицу на сухановском пиджаке.
— А еще ты говорил, что в этом есть своя логика, потому как большинству художников, которые сюда допущены, место на конюшне. Помнишь, Толя?
Это было уму непостижимо, просто уму непостижимо — как ему удалось сохранить такую улыбку; смущало и другое внезапное открытие — взгляд у Белкина тоже остался прежним: хотя под глазами появились мешки, веки набрякли, а к вискам тянулись морщины, во взгляде его плясал все тот же огонь, обжигавший былой темной, радостной жизнью.
— Нет, не помню, — натянуто ответил Суханов. — Не знаю… Может, и говорил. Так или иначе, здание переоборудовано… — Он запнулся и торопливо добавил: — Теперь тут все изменилось.
Посмотрев на него в упор, Белкин скривился, кивнул и отпустил его пуговицу. Огоньки в его глазах погасли, а усталые складки возле рта обозначились еще резче.
— Занятно, — произнес он ровным тоном, — по-моему, тут ничего не изменилось. Я ведь хожу практически на все выставки. Чтобы держаться, так сказать, в курсе последних достижений. Не то чтобы я их здесь увидел, но надежды не теряю.
— Да, — выжал из себя Суханов, не придумав ничего лучше, и поправил очки.
Ситуация сложилась неловкая — неловкая и ненужная. Под козырьком было так мало места, что при каждом движении они мягко соприкасались плечами, а мокрый сумрак плескался все ближе, угрожая их тесному прибежищу, облизывая границу сухого островка, уже просачиваясь в начищенные до блеска ботинки Анатолия Павловича. Ему не терпелось вырваться, добраться до дому, где тепло, светло и уютно, напиться перед сном чаю… Встреча затягивалась, безбожно затягивалась, и он знал, что нужно ее пресечь, немедленно, единым махом, но, как ни странно, не находил для этого сил, точно беспомощно увяз в изнурительном, бесконечном сне. На фоне длительной паузы мимо них пробежала девушка с короткой стрижкой, и под разлетающимися полами ее плаща Суханову померещился край желтого платья, но она промелькнула так быстро, что разглядеть получше не удалось. Белкин тоже смотрел, как она таяла под дождем.
Писательская судьба Ольги Грушиной уникальна: первый ее роман, «Жизнь Суханова в сновидениях», несмотря на экзотическую для американского читателя тематику, оказался необыкновенно успешным. Он получил хвалебные отзывы ведущих американских и британских изданий, вошел в список самых заметных книг 2006 года по версии New York Times и был номинирован на британскую литературную премию Orange Prize. В 2007 году авторитетный британский журнал Granta включил Ольгу Грушину в свой обновленный впервые за десять лет перечень лучших молодых романистов США.В основе сюжета «Очереди» — реальный исторический эпизод — возвращение восьмидесятилетнего Игоря Стравинского в Россию в 1962 году, после пятидесятилетнего отсутствия.Люди, которые почти год стоят в очереди у невзрачного киоска, мечтают купить билет на концерт великого композитора.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Все прекрасно знают «Вино из одуванчиков» — классическое произведение Рэя Брэдбери, вошедшее в золотой фонд мировой литературы. А его продолжение пришлось ждать полвека! Свое начало роман «Лето, прощай» берет в том же 1957 году, когда представленное в издательство «Вино из одуванчиков» показалось редактору слишком длинным и тот попросил Брэдбери убрать заключительную часть. Пятьдесят лет этот «хвост» жил своей жизнью, развивался и переписывался, пока не вырос в полноценный роман, который вы держите в руках.
Впервые на русском — второй роман знаменитого выпускника литературного семинара Малькольма Брэдбери, урожденного японца, лаурета Букеровской премии за свой третий роман «Остаток дня». Но уже «Художник зыбкого мира» попал в Букеровский шортлист.Герой этой книги — один из самых знаменитых живописцев довоенной Японии, тихо доживающий свои дни и мечтающий лишь удачного выдать замуж дочку. Но в воспоминаниях он по-прежнему там, в веселых кварталах старого Токио, в зыбком, сумеречном мире приглушенных страстей, дискуссий о красоте и потаенных удовольствий.
«Коллекционер» – первый из опубликованных романов Дж. Фаулза, с которого начался его успех в литературе. История коллекционера бабочек и его жертвы – умело выстроенный психологический триллер, в котором переосмыслено множество сюжетов, от мифа об Аиде и Персефоне до «Бури» Шекспира. В 1965 году книга была экранизирована Уильямом Уайлером.
Иэн Макьюэн. — один из авторов «правящего триумвирата» современной британской прозы (наряду с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом), лауреат Букеровской премии за роман «Амстердам».«Искупление». — это поразительная в своей искренности «хроника утраченного времени», которую ведет девочка-подросток, на свой причудливый и по-детски жестокий лад переоценивая и переосмысливая события «взрослой» жизни. Став свидетелем изнасилования, она трактует его по-своему и приводит в действие цепочку роковых событий, которая «аукнется» самым неожиданным образом через много-много лет…В 2007 году вышла одноименная экранизация романа (реж.