Жизнь Суханова в сновидениях - [6]

Скорее всего, у нее и на это нашелся ответ, но Суханов уже не слышал. Решительно зашагал он через весь зал — туда, где он наконец-то увидел Ксению: совершенно неподобающе одетая, в болтающихся на ней брюках, она с характерным видом случайного наблюдателя прислонялась к стене. Настроение у него падало с каждой минутой.

— Вижу, ты прекрасно распорядилась лишним билетом. — Слегка запыхавшись, он остановился перед ней. — Познакомился я с твоей подругой: сплошное очарование. А как высоко ценит работы твоего деда!

Ксения пожала плечами.

— Тебя никто не заставляет любить моих друзей, — равнодушно сказала она. — Многие к тебе тоже не питают теплых чувств.

Ее серые глаза под тяжелыми веками казались сонными. От последней реплики он почему-то не вспылил и даже не обиделся, а лишь испытал неловкость, будто проскочил мимо знакомой двери и попал в чужую комнату, полную острых углов и тревожных теней.

— О чувствах твоих друзей поговорим в другой раз. — Он надеялся, что это прозвучало достаточно строго. — А сейчас мне нужно найти маму. Ты не знаешь, где она?

— Она ушла.

— Ушла, — повторил он. — Как это ушла?

— Да у нее, как обычно, голова разболелась, и она домой поехала — с полчаса назад. Сказала, что здесь все равно скоро закончится. Ой, чуть не забыла: она взяла твою машину. Просила тебе передать.

Он непонимающе посмотрел на дочь.

— А почему она меня сама не предупредила? — еле выдавил он.

Ксения снова пожала плечами.

— Наверное, увидела, что ты беседуешь с Высоким Начальством, и решила не встревать. А вы, ребята, как — душевно потрепались?

Суханову вдруг захотелось стиснуть голову руками. Вместо этого он тупо кивнул и на миг задумался. Министр с супругой уже отбыли.

Чувствуя, как в правом виске застучала маленькая жилка, предвестница его собственной головной боли, он поплелся к дверям, оставляя позади шум, свет и тепло.

Глава 2

Дождь зарядил всерьез и надолго. Уличные фонари плыли сквозь текучий туман; их бледные отражения тонули в перевернутом мире асфальтовой реки. Пустое пространство перед Манежем дрожало в мокрой тьме, а серая громада гостиницы «Москва» растворилась в неверном мареве горящих окон. Суханов с минуту помедлил под сенью псевдодорических колонн. К его облегчению, усатый швейцар сменился: на его место заступил другой, весьма странный тип — немолодой, помятый, в бордовом вельветовом пиджаке. Этот новый швейцар уставился на него из темноты. Не иначе как злорадствует, что я здесь торчу без машины, с досадой подумал Суханов и, отвернувшись, стал уныло вглядываться в стену дождя.

Поймать такси в такое время и в такую погоду было почти нереально, а потому он, вздыхая, смирился с неизбежностью: в конце концов, станция метро находилась в двух шагах, сразу за пределами видимости. Знать бы еще стоимость проезда. Достав бумажник, он пошелестел пачкой купюр, мрачно нащупал мелочь и, выудив пригоршню монет, бросил их в карман пиджака. Вечер обдавал его тяжелым влажным дыханием, а швейцар по-прежнему смотрел в его сторону из темноты. Раздраженно втянув голову в плечи, Суханов спустился навстречу дождю.

— Анатолий, неужели ты? — спросил дрогнувший голос у него за спиной.

Он замер. Голос был ему до боли знаком. За ворот затекала вода; особо настырная струя побежала вдоль позвоночника. Медленно повернув назад, он поднялся по ступеням.

Швейцар в вельветовом пиджаке шагнул в полосу света.

— Лев, — сказал Суханов без выражения.

Долю секунды они вглядывались друг в друга. Потом, как видно, обоим сразу пришло в голову, что после стольких лет надо бы как-то себя проявить: обняться, расцеловаться, сделать хоть какой-нибудь теплый человеческий жест… Одновременно двинувшись вперед, они неуклюже столкнулись и в замешательстве свели объятия к минимуму; решили ограничиться рукопожатием, но только схватили друг друга за манжеты. Очередная дождевая капля, упавшая Суханову на запястье, ледяной змейкой поползла к локтю.

— А ты изменился, — отметил мнимый швейцар. — Располнел, солидный такой… При полном параде… В очках. Раньше ты очки не носил…

— Да вот, зрение… — неопределенно пробормотал Суханов и, помолчав, добавил: — Мы с тобой оба моложе не становимся.

— Нет, дело не в возрасте, просто…

Мысль осталась недосказанной. По мостовой, преследуемая красными зигзагами, с плеском пронеслась машина; оба проводили ее глазами. Когда она скрылась из виду, проспект Маркса снова погрузился в глянцевую черноту. Суханов почувствовал, как первое потрясение сменяется гнетущей неловкостью.

— А вот ты нисколько не изменился, — выговорил он.

Как ни странно, это было сказано искренне, хотя и не в порядке комплимента. Лев Белкин, что греха таить, в свои пятьдесят три года — а может, пятьдесят два? — выглядел основательно потрепанным; от него веяло неухоженностью и неустроенностью, на лице отразились красноречивые признаки возраста и невезенья, а одет он был и вовсе как клоун: немыслимый вельветовый пиджак с коричневыми кожаными заплатами на локтях, а на шее — съехавший набок серо-буро-малиновый галстук-бабочка. Но Суханов знал, что бедность и беспорядок простительны в юности; люди достойные со временем их перерастают. Белкин явно предпочел этого не делать. В глазах Суханова он остался таким же молодым, как прежде, только теперь казался заезженным, придавленным, опустившимся…