«Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы» - [267]
С. 402В. Ходасевич ошибался, описывая свою эффектную “встречу-точку” с Гумилевым. – …по всей вероятности, происходило 1 или 2 августа. – В данном случае О. почти наверняка более точна, чем Ходасевич. Он сам свидетельствовал, что “в среду, 3-го августа” ему “предстояло уехать” из Петрограда (387, с. 137) и что он зашел к Гумилеву попрощаться “вечером накануне отъезда” (там же), то есть вечером 2 августа 1921 г. Рассказ Ходасевича о последней встрече с Гумилевым завершается так: “Прощаясь, я попросил разрешения принести ему на следующий день кое-какие вещи на сохранение. Когда наутро, в условленный час, я с вещами подошел к дверям Гумилева, мне на стук никто не ответил. В столовой служитель Ефим сообщил мне, что ночью Гумилева арестовали и увезли. Итак, я был последним, кто видел его на воле” (там же, с. 138–139).
В деле Гумилева имеется следующая записка Ходасевича, адресованная жене Гумилева: “Анне Николаевне на сохранение. Привет <…> Владислав Ходасевич” (217, с. 68). Как представляется, Ходасевич зашел к Гумилевым утром 3 августа и оставил у них свои вещи с пояснительной запиской для А.Н. Гумилевой. Об аресте же Гумилева он, скорее всего, узнал уже задним числом: если бы Ходасевич пришел к Гумилевым 4 августа, в утро после ареста поэта, то его наверняка задержали бы, как задержали М. Лозинского.
С. 402Письмо, присланное им из тюрьмы… приводилось много раз. – Автограф этого письма Гумилева не сохранился, однако его вторая жена, Анна Николаевна, по-видимому, многим рассказывала о его содержании. Сравните в мемуарах М.Л. Слонимского (которые О. в 1967 г. читать не могла): “По словам Анны Энгельгардт, Гумилев писал из тюрьмы, что играет там в шахматы и каждый день пишет по стихотворению” (137, с. 157). Также сравните в мемуарах Г. Иванова (очевидно, со слов А.Н. Гумилевой): “Гумилев из тюрьмы писал жене: «Не беспокойся обо мне. Я здоров, пишу стихи и играю в шахматы»” (157, т. 3, с. 167) и в биографической статье Г. Струве о Гумилеве: “В воспоминаниях о Гумилеве не раз цитировалась фраза из письма к жене из тюрьмы: «Не беспокойся обо мне. Я здоров, пишу стихи и играю в шахматы»” (122, т. 1, с. XII). Сравните также в мемуарах О. Гильдебрандт-Арбениной об А.Н. Гумилевой: “Она <…> рассказывала, как его пришли арестовывать. Он ее успокаивал, она целовала его руки. Он сказал: «Пришли Платона. Не плачь»” (96, с. 462).
С. 402По этим слухам, Гумилева допрашивал Якобсон… – …и читал ему его стихи наизусть. – Сравните в мемуарах Г. Иванова со слов тогдашнего начальника отделения Секретного отдела ВЧК Дзержибашева (он же Терентий Дмитриевич Дерибас, 1883–1938):
“Допросы Гумилева больше походили на диспуты, где обсуждались самые разнообразные вопросы – от «Принца» Макиавелли до «красоты православия». Следователь Якобсон, ведший таганцевское дело, был, по словам Дзержибашева, настоящим инквизитором, соединявшим ум и блестящее образование с убежденностью маниака. Более опасного следователя нельзя было бы выбрать, чтобы подвести под расстрел Гумилева. Если бы следователь испытывал его мужество или честь, он бы, конечно, ничего от Гумилева не добился. Но Якобсон Гумилева чаровал и льстил ему. Называл его лучшим русским поэтом, читал наизусть гумилевские стихи, изощренно спорил с Гумилевым и потом уступал в споре, сдаваясь или притворяясь, что сдался, перед умственным превосходством противника…
Я уже говорил о большой доверчивости Гумилева. Если прибавить к этому его пристрастие ко всякому проявлению ума, эрудиции, умственной изобретательности – наконец, не чуждую Гумилеву слабость к лести, – легко себе представить, как, незаметно для себя, Гумилев попал в расставленную ему Якобсоном ловушку. Как незаметно в отвлеченном споре о принципах монархии он признал себя убежденным монархистом. Как просто было Якобсону после диспута о революции «вообще» установить и запротоколировать признание Гумилева, что он непримиримый враг Октябрьской революции” (157, т. 3, с. 169–170).
Евгений Львович Якобсон (1895–1938), который действительно вел дело Гумилева и допрашивал его, состоял в это время в должности уполномоченного Особого отдела, начальника 2-го специального отделения и начальника агентуры Особого отдела Петрограда. Сравните о нем и Гумилеве в дневнике Кузмина от 11 сентября 1921 г.: “О Гумилеве все мрачнее и страшнее. Всю ночь напролет читал свои стихи следователю” (185, с. 485). Блестяще образован Якобсон не был, хотя и окончил Виленскую гимназию.
С. 402Так он якобы с восторгом вспоминал о своем пребывании в лазарете Александры Федоровны в Царском. – …но о своей влюбленности никогда не упоминал. – Ни в каких документах и мемуарах, кроме НБН, слухи о рассказах Гумилева следователю про свое пребывание в лазарете Александры Федоровны не отложились. Возможно, О. в данном случае оттолкнулась от следующего фрагмента мемуаров Ходасевича о его последнем разговоре с Гумилевым: “Мне почему-то запомнился только его рассказ о пребывании в царскосельском лазарете, о государыне Александре Феодоровне и великих княжнах” (387, с. 138).
