«Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы» - [262]

Вещие струны – это жилы бычьи,

Но горькой травой питались быки,

Гортанный голос – жалобы девичьи

Из-под зажимающей рот руки.

Пламя костра, пламя костра, колонны

Красных стволов и оглушительный гик,

Ржавые листья топчет гость влюбленный,

Кружащийся в толпе бенгальский тигр.

Капли крови текут с усов колючих,

Томно ему, он сыт, он опьянел,

Ах, здесь слишком много бубнов гремучих,

Слишком много сладких, пахучих тел.

Мне ли видеть его в дыму сигарном,

Где пробки хлопают, люди кричат,

На мокром столе чубуком янтарным

Злого сердца отстукивающим такт?

Мне, кто помнит его в струге алмазном,

На убегающей к Творцу реке,

Грозою ангелов и сладким соблазном,

С кровавой лилией в тонкой руке?

Девушка, что же ты? Ведь гость богатый,

Встань перед ним, как комета в ночи,

Сердце крылатое в груди косматой

Вырви, вырви сердце и растопчи.

Шире, все шире, кругами, кругами

Ходи, ходи и рукой мани,

Так пар вечерний плавает лугами,

Когда за лесом огни и огни.

Вот струны-быки и слева и справа,

Рога их – смерть, и мычанье – беда,

У них на пастбище горькие травы,

Колючий волчец, полынь, лебеда.

Хочет встать, не может… кремень зубчатый,

Зубчатый кремень, как гортанный крик,

Под бархатной лапой, грозно подъятой,

В его крылатое сердце проник.

Рухнул грудью, путая аксельбанты,

Уже ни пить, ни смотреть нельзя,

Засуетились официанты,

Пьяного гостя унося.

Что ж, господа, половина шестого?

Счет, Асмодей, нам приготовь!

Девушка, смеясь, с полосы кремневой

Узким язычком слизывает кровь.

(122, т. 2, с. 51–53)

Судя по воспоминаниям О. Гильдебрандт-Арбениной, это стихотворение было написано в январе 1920 г. (96, с. 445). Сам Гумилев с гордостью рассказывал студистам из Института живого слова об особенностях его композиции: “В стихотворении «У цыган» – 13 строф; оно написано в трех планах; седьмая строфа дает третий образ, связывающий два первых” (148, с. 87).

С. 388…ведь “великое рождается не часто”. – Сравните в трактате Луция Аннея Сенеки (Lucius Annaeus Sěněca) “De constantia sapientis”: “…neque enim magna et excedentia solitum ac vulgarem modum crebro gignuntur…” (“Все великое и превосходящее обычный средний уровень вообще рождается нечасто”) (448, с. 757).

С. 388Тот же С. Маковский называл стихотворение Гумилева “Дева-птица”… и считал его чуть ли не центральным в поэзии Гумилева… – Приведем здесь текст этого стихотворения Гумилева:

Пастух веселый

Поутру рано

Выгнал коров в тенистые долы

Броселианы.

Паслись коровы,

И песню своих веселий

На тростниковой

Играл он свирели.

И вдруг за ветвями

Послышался голос, как будто не птичий,

Он видит птицу, как пламя,

С головкой милой, девичьей.

Прерывно пенье,

Так плачет во сне младенец,

В черных глазах томленье,

Как у восточных пленниц.

Пастух дивится

И смотрит зорко:

– Такая красивая птица,

А стонет так горько. —

Ее ответу

Он внемлет, смущенный:

– Мне подобных нету

На земле зеленой.

– Хоть мальчик-птица,

Исполненный дивных желаний,

И должен родиться

В Броселиане,

Но злая

Судьба нам не даст наслажденья,

Подумай, пастух, должна я

Умереть до его рожденья.

– И вот мне не любы

Ни солнце, ни месяц высокий,

Никому не нужны мои губы

И бледные щеки.

– Но всего мне жальче,

Хоть и всего дороже,

Что птица-мальчик

Будет печальным тоже.

– Он станет порхать по лугу,

Садиться на вязы эти

И звать подругу,

Которой уж нет на свете.

– Пастух, ты наверно грубый,

Ну, что ж, я терпеть умею,

Подойди, поцелуй мои губы

И хрупкую шею.

– Ты юн, захочешь жениться,

У тебя будут дети,

И память о Деве-птице

Долетит до иных столетий. —

Пастух вдыхает запах

Кожи, солнцем нагретой,

Слышит, на птичьих лапах

Звенят золотые браслеты.

Вот уже он в исступленьи,

Что делает, сам не знает,

Загорелые его колени

Красные перья попирают.

Только раз застонала птица,

Раз один застонала,

И в груди ее сердце биться

Вдруг перестало.

Она не воскреснет,

Глаза помутнели,

И грустные песни

Над нею играет пастух на свирели.

С вечерней прохладой

Встают седые туманы,

И гонит он к дому стадо

Из Броселианы.

(122, т. 2, с. 58–60)

В очерке “Николай Гумилев по личным воспоминаниям” С. Маковский писал об этом стихотворении:

“Может быть не все почитатели Гумилева прочли внимательно одно, из последних его стихотворений «Дева-Птица» <…> Эта райская раненая птица, «как пламя» – больше, чем случайная метафора. В лирике Гумилева она занимает центральное место, вскрывая духовную глубину его; она светится сквозь все его творчество и придает, в конце концов, мистический смысл его поэзии, на первый взгляд такой внешне-выпуклой, красочно описательной, подчас и мишурно-блещущей. Чтобы отнестись так или иначе к моему пониманию Гумилева-лирика, необходимо задуматься именно над этим образом.

Очень сложно построена эта запутанная криптограмма в романтично-метерлинковском стиле (под влиянием «Романов круглого стола»). Но в конце концов разгадывание возможно, если сердцем почувствовать Гумилева, как лирика-романтика, влюбленного в свою Музу и ждавшего чуда – всеразрешающей женской любви. Дева-Птица – это его вдохновительница, духовная мать, и одновременно – та девушка, к которой он рвется душой, он, «пастух», не узнающий своей Музы, потому что встретил ее, еще «не родившись», как вещий поэт, а только беспечно поющий «песню своих веселий». В долах Броселианы лишь безотчетно подпадает он под ее чары и «что делает, сам не знает», убивая ее поцелуем. Но убитая им птица позовет его из другого, преображенного мира. Она-то и есть Гумилевская настоящая Муза; его «поэтическое нутро» ни в чем так не сказалось, как в стихах о любви, приближающей сердце к вечности” (221, с. 182).