Жизнь после жизни - [136]

Из общего стиля выбивались только две грубые стаффордширские фигурки вызывающе рыжего цвета: пара лисиц, каждая из которых держала в зубах придушенного кролика. Много лет назад она буквально за гроши купила их на Портобелло-роуд.^{185} Они напоминали ей о Лисьей Поляне.

— Люблю к тебе приходить, — сказала ей Сара. — У тебя красивые вещи, всюду чистота, порядок, не то что у нас дома.

— Если живешь одна, нетрудно соблюдать чистоту и порядок, — ответила Урсула, но похвала была ей приятна.

Она подумывала оформить завещание — нужно ведь кому-то оставить эти земные блага. Сара вполне годилась на роль наследницы, но Урсула слишком хорошо помнила, какие склоки разгорелись вокруг Лисьей Поляны после смерти Сильви. Правильно ли столь открыто демонстрировать свои симпатии? Наверное, нет. Урсула склонялась к тому, чтобы разделить имущество поровну между семерыми племянниками и племянницами, пусть даже кое-кого она недолюбливала, а иных в глаза не видела. Джимми, конечно, не женился и детей не завел. Жил он теперь в Калифорнии.

— Джимми у нас гомосексуалист, для тебя ведь это не секрет? — сказала Памела. — У него всегда были такие наклонности.

Она не осуждала — просто констатировала факт, но ее слова отдавали скабрезностью и едва уловимым самодовольством от такой широты взглядов. Урсуле оставалось только гадать, известно ли сестре о «наклонностях» Джеральда.

— Джимми у нас просто Джимми, — сказала она.

На прошлой неделе, вернувшись к себе в отдел после обеденного перерыва, она обнаружила на столе номер «Таймс». Газету сложили так, чтобы сверху оказались траурные объявления. Рядом с некрологом Крайтона была помещена его фотография в военно-морской форме, сделанная еще до их знакомства. Естественно, не обошлось без упоминания Ютландии. Как выяснилось, он «пережил» свою супругу Мойру, успел несколько раз стать дедом и увлекался игрой в гольф. Гольф он всегда терпеть не мог; Урсула не могла понять, когда же в нем произошла такая перемена. И кто подбросил ей на стол газету? Кому понадобилось через столько лет ворошить прошлое? Ответов она не знала и могла предположить, что уже не узнает. Когда их роман был в разгаре, Урсула часто находила у себя на столе его записки — довольно рискованные короткие billets-doux,[62] появлявшиеся ниоткуда. Вероятно, та же невидимая рука через много лет положила сюда и номер «Таймс».

— Умер «человек из Адмиралтейства», — сообщила она Памеле. — Конечно, никто не вечен.

— Банальная истина, — посмеялась Памела.

— Нет, я хочу сказать: все, кого мы знали, со временем умрут, и мы тоже.

— Еще одна банальная истина.

— Amor fati, — сказала Урсула. — Ницше много об этом писал. По молодости лет я думала, что это связано с чем-то аморальным. Помнишь, я ходила к психиатру? К доктору Келлету? В душе он был философом.

— «Любовь к судьбе»?

— Скорее, принятие. Принимай все, что посылает тебе судьба: и хорошее и плохое. По-моему, смерть — это всего лишь одна из тех вещей, которые нужно принимать.

— В буддизме примерно так же. Я тебе говорила, что Крис уезжает в Индию, в какой-то монастырь, или, как он выражается, в «ретрит». После Оксфорда ему трудно приспособиться к реальности. Он — как хиппи.

Урсула подумала, что сестра излишне снисходительна к своему третьему сыну. Ей самой Кристофер внушал чувство гадливости. Она бы и рада была придумать слово помягче, но не сумела. Кристофер смотрел на людей с многозначительной ухмылкой, словно демонстрируя свое умственное и духовное превосходство, хотя за этим скрывалась только его никчемность.

Запах лилий, поначалу нежный, мало-помалу становился тошнотворным. В комнате стояла духота. Урсула поднялась с кресла, чтобы отнести тарелку на кухню, и тут ее правый висок пронзила ослепляющая боль. Пришлось снова сесть и дождаться, чтобы боль отпустила. Вот уже не одну неделю такое случалось с ней постоянно. Острая боль, после которой голова становилась как ватная, а в ушах стоял гул. А иногда просто боль, дергающая, невыносимая. Сперва Урсула решила, что это давление, и прошла массу обследований, но в больнице ей поставили диагноз — невралгия, «предположительно». Прописали обезболивающее, заверили, что после выхода на пенсию станет легче. «У вас появится время отдохнуть, прийти в себя», — сказал ей врач тем особым тоном, который адресуется старикам.

Боль прошла; Урсула осторожно встала.

Куда, спрашивается, ей девать освободившееся время? У нее была мысль переехать в деревню, купить там домик, погрузиться в сельский быт, желательно поближе к Памеле. На ум приходили то Сент-Мэри-Мид, то Фейрэйкерс, придуманный мисс Рид.^{186} Не написать ли роман? Хоть будет чем занять время. И кстати, появится возможность опять завести собаку. Памела держала золотистых ретриверов; на взгляд Урсулы совершенно неразличимые, они сменяли друг дружку бесконечной чередой.

Вымыть посуду за собой одной было недолго. Урсула решила пораньше лечь спать, прихватив в постель кружку овалтина^{187} и книгу. Сейчас она читала «Комедиантов» Грэма Грина.^{188} Быть может, ей и впрямь не хватало отдыха, но в последнее время она боялась засыпать. У нее были такие натуральные сновидения, что она не сразу отличала их от реальности. Она даже уверовала, будто с ней действительно произошло кое-что невероятное, хотя по логике вещей этого никак не могло быть. И еще эти падения. Во сне она вечно падала: то с каких-то лестниц, то со скал — ощущение крайне неприятное. Что, если это первые признаки старческого слабоумия? Начало конца. Конец начала.