Жизнь после жизни - [135]

В последнюю минуту все ее карты спутала судьба в лице мистера Буллока, который накануне возник у нее на пороге (откуда-то узнав адрес) и попросил ее прийти в суд, чтобы дать показания о его безупречном моральном облике. Его привлекли за какие-то махинации на черном рынке, что никого не удивило. Урсула была его второй надеждой, после мисс Вулф, которая теперь возглавляла силы гражданской обороны всего района, численностью в двести пятьдесят тысяч человек, и все они, по ее оценкам, стояли выше мистера Буллока. Его «эскапады» на черном рынке окончательно настроили ее против него. К сорок четвертому году никого из дружинников, с которыми Урсула дежурила на посту, там не осталось.

Урсулу насторожило, что делом мистера Буллока занимается центральный уголовный суд Олд-Бейли: вначале ей показалось, что речь идет о мелком правонарушении — из тех, которые рассматриваются мировыми судьями. Все утро она понапрасну ждала, пока ее вызовут, а перед самым перерывом на обед вдруг услышала глухой взрыв, но не могла предположить, что это ракетный удар по Олдвичу, унесший сотни жизней. Стоит ли говорить, что мистера Буллока оправдали по всем пунктам.

Крайтон пошел вместе с ней на похороны мисс Вулф. Он был не человек, а кремень, но в конце концов остался в Уоргрейве.

— «Тела их покоятся с миром, но имена будут жить вечно», — рокотал проповедник, будто его паства была туга на ухо. — Сирах сорок четыре тринадцать.^{183}

Урсула в этом сомневалась. Кто будет помнить Эмиля, Рене? Несчастного парнишку Тони, Фреда Смита. Саму мисс Вулф. Даже Урсула забыла имена почти всех покойных. Взять хотя бы тех летчиков, отдавших свои молодые жизни. Тедди погиб командиром эскадрильи, а ведь ему не было и тридцати. Самому молодому командиру эскадрильи было двадцать два года. Для этих мальчиков время текло быстрее, как и для Китса.

Они спели «Вперед, Христово воинство»;^{184} у Крайтона оказался приятный баритон — Урсула никогда прежде не слышала, чтобы он пел. Она была убеждена, что мисс Вулф предпочла бы Бетховена, а не боевой церковный гимн.

Мисс Вулф надеялась, что Бетховен исцелит послевоенный мир, но гаубицы, направленные на Иерусалим, ознаменовали полный крах ее оптимистических прогнозов. Урсула сейчас сравнялась по возрасту с мисс Вулф, какой та была в начале последней войны. Тогда она казалась Урсуле старухой.

— А теперь старухи — это мы с тобой, — сказала она Памеле.

— Говори за себя. Тебе еще шестидесяти нет. Разве это старость?

— По ощущениям — да.

Когда ее дети подросли и вышли из-под бдительной материнской опеки, Памела, по примеру многих женщин, занялась общественной деятельностью (Урсула не осуждала, совсем наоборот). Она стала мировым судьей, затем сама возглавила мировой суд, активно сотрудничала с благотворительными организациями, а в прошлом году на выборах прошла в местный совет как независимый кандидат. А ведь на ней был еще дом (она, правда, наняла «помощницу») с огромным садом. В сорок восьмом году, когда зарождалась Национальная служба здравоохранения, Гарольд взял на себя старую практику доктора Феллоуза. Деревня разрасталась, домов становилось все больше. Луг застроили, рощицу тоже, большую часть угодий Эттрингем-Холла продали какой-то фирме-подрядчику. Сам «Холл» обезлюдел и пришел в запустение. (Поговаривали, что там будет отель.) Развитие системы железных дорог подписало смертный приговор местному полустанку, ликвидированному два месяца назад, невзирая на героическую кампанию по его защите, которую организовала Памела.

— И все равно здесь благодать, — говорила она. — Пять минут ходьбы — и ты за городом. Лес остается нетронутым. Пока еще.

Сара. Вот кого надо позвать на променад-концерт. В сорок девятом году терпение Памелы было вознаграждено: у нее родилась дочь. Грядущей осенью та должна была ехать в Кембридж, чтобы изучать физику и химию. Умница, разносторонняя, вся в маму. Урсула души не чаяла в Саре. Племянница помогла ей заполнить брешь, образовавшуюся в сердце после смерти Тедди. Теперь Урсула все чаще сожалела, что не родила… За истекшие годы у нее было много романов — правда, ничего захватывающего (виновна в «непостоянстве» была, разумеется, она сама), — но она так и не забеременела, не стала женой и матерью, а когда спохватилась, было уже поздно; только тогда она поняла, как много потеряла. Жизнь Памелы будет продолжаться и после смерти: потомки разойдутся во все стороны, как рукава речной дельты, а Урсула, когда пробьет ее час, просто закончится. Как пересохшая речка.

Были еще цветы — и тоже, как подозревала Урсула, благодаря Жаклин. Вечер в пабе, слава богу, прошел без потерь. Изумительные розовые лилии теперь стояли на комоде, наполняя комнату тонким ароматом. Гостиная, выходящая окнами на запад, утопала в лучах предзакатного солнца. На улице было совсем светло, деревья во дворах городских домов выпускали нежные молодые листочки. У нее была очень хорошая квартира неподалеку от Лондонской молельни на Бромптон-роуд; на ее приобретение ушли все деньги, полученные в наследство от Сильви. Небольшая кухня и ванная были оснащены по современным стандартам, но в отделке комнат Урсула избегала современных веяний. После войны она купила простую, невычурную антикварную мебель, которая в то время не пользовалась спросом. Ковровые покрытия во всей квартире были у нее зеленоватого цвета, а шторы — из той же ткани, что и покрывала, с орнаментом — самым нежным — по дизайну Уильяма Морриса. Для стен она выбрала бледно-лимонную водоэмульсионную краску, которая даже в пасмурные дни создавала ощущение легкости и воздушности. Приобрела несколько предметов мейсенского и вустерского фарфора (пару конфетниц и декоративный гарнитур), которые после войны тоже продавались по бросовым ценам, и следила за тем, чтобы в квартире всегда были свежие цветы, — Жаклин об этом знала.