Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2 - [101]

Чтобы моя речь не попала целиком в печать, я передал ее Б. Збарскому с просьбой исключить все, что он считает неудобным, и лишь после этого послать ее в газеты. Он мне обещал это сделать и, действительно, в газетах было только в нескольких словах сказано, что председатель НТО приветствовал открытие нового Института.

В декабре 1922 года было устроено празднование 5-летия существования ВСНХ. Хотя, по правде сказать, достижения за эти годы не были так велики, чтобы стоило справлять юбилей, но тем не менее правительство нашло нужным устроить этот праздник. В залах здания Советов были выставлены портреты членов Президиума, диаграммы развития различных отраслей промышленности, некоторые экспонаты производства и пр. Публика допускалась только по особым билетам. В день праздника было устроено публичное вечернее заседание Президиума, на которое были приглашены члены правительства и делегаты от разных трестов и учреждений. На эстраде заседал президиум с народными комиссарами, а в креслах — делегаты и гости. Началось заседание речью Богданова, который огласил поздравительные телеграммы, как от Совнаркома, так и от отдельных наркоматов. После его речи говорили некоторые члены правительства, а также член Коллегии ЧК Уншлихт, который в своей речи подчеркнул, что ЧК зорко следит за деятельностью всех учреждений ВСНХ и будет стараться обнаружить вредительскую работу, проделываемую, врагами народа. Короче, речь имела тот-же лозунг, какой был дан царем Николаем I-ым при учреждении жандармского корпуса: утирать слезы угнетенным и беззащитным гражданам. После речей был показан фильм, имевший целью в виде аллегорий показать будущее развитие промышленности; фильм сделан очень плохо и совершенно нехудожественно.

В январе 1923 года исполнилось также пятилетие существования Чрезвычайной комиссии или, как ее обычно называли, «ЧЕКА», которая представляла из себя совершенно независимый комиссариат, возглавляемый Ф. Э. Дзержинским. Ее сила была безгранична и ее действия не подчинялись никакому контролю. Это было государство в государстве и понятно, что без подобных учреждений не могла обходиться ни одна революция. Но с введением НЭП’а было неудобно иметь такое учреждение, а потому было решено влить его в Комиссариат Внутренних Дел, который до того времени обладал слабым авторитетом. В начале 1923 года был издан декрет, по которому ЧК ликвидировалась, а вместо нее для надзора за контрреволюцией организовалось Главное Политическое Управление при Комиссариате Внутренних Дел. Дзержинский был назначен Народным Комиссаром и председателем Коллегии ГПУ. В сущности, все оставалось по старому, только вывеска была изображена несколько иначе. По случаю пятилетнего юбилея и указанного переименования было устроено особое празднование. Во-первых, на Красной Площади в Москве был сделан парад войскам особого назначения, состоящим в ведении ЧК, а теперь ГПУ. Войска эти, особым образом формируемые (их насчитывалось по всему Союзу до 100.000), являлись как бы охраной революции и были посылаемы для усмирения всяких мятежей и волнений против советской власти. Эти войска имели более красивую форму, были отлично одеты и питаемы, пользовались многими привиллегиями, которые были совершенно недоступны другим красноармейцам. Многие бывшие офицеры царских гвардейских пехотных и кавалерийских полков были взяты на службу в эти войска для надлежащего их обучения и внедрения в них суровой дисциплины. И надо отдать справедливость, что в то время эти войска выглядели гораздо более дисциплинированными, чем красно-армейские части.

Я часто задавал себе вопрос, почему бывшие офицеры из дворянских фамилий согласились идти на подобную службу, зная наперед, что они должны будут идти для усмирения крестьянских и рабочих волнений. Я понимаю, что служить солдатом или офицером в армии, созданной для защиты отечества от иностранного вмешательства, есть долг каждого гражданина, какая бы ни была власть в его стране. Но участие в жестоком наказании людей, которые желают высказать свое недовольство тяжелыми условиями их жизни, я не могу оправдать никакими доводами. Ответ на подобный вопрос я получал не раз от лиц, которые были близки к этому учреждению. Те бывшие офицеры буржуазных семей, которые решали идти в эти карательные отряды, оправдывали свое поведение желанием отомстить крестьянам, которые разрушили имения их отцов, украли все их достояние, а во многих случаях убили их родных во время погромов в начале революции. С точки зрения, как культурного человека, так и христианина, такое поведение заслуживает только одного презрения; идейный коммунист, который убивает своего политического противника, хотя также достоин глубокого порицания, но все-же скорее может найти себе защиту в своих действиях, чем офицер-палач, который вымещает свою злобу на совершенно невинных людях.

ВСНХ послал на юбилей ГПУ Богданова, так как президиум ВСНХ был шефом войск особого назначения, и членов президиума Семена Пафнутьевича Середу и меня. Я и Середа присутствовали на параде, который принимал сам Дзержинский, а Богданов проходил во главе войск ГПУ. Перед прохождением войск церемониальным маршем, Дзержинский произнес речь, в которой благодарил членов ЧК и войсковые части за их ревностную службу делу революции, а затем пояснил цель новой реформы: образование Комиссариата Внутренних Дел и в ней ГПУ. После парада был устроен завтрак для членов ГПУ в одном хорошем ресторане на Неглинной, на который были приглашены некоторые делегаты от разных комиссариатов, и от ВСНХ Богданов, Середа и я. Завтрак сопровождался также соответствующей выпивкой, хотя в то время еще сохранялось запрещение продажи спиртных напитков. Я и Середа сидели близко к главному столу; главные руководители ГПУ были очень любезны с нами и рассказывали много историй из своей деятельности по борьбе с контрреволюцией. Один эпизод особо запечатлелся в моей памяти, так как расказчик с особым удовольствием подчеркивал в нем отсутствие мужества и благородства у арестованных бывших офицеров царской армии. Один полковник контр-революцио-нер, захваченный агентами ГПУ и приведенный ко мне в кабинет, — рассказывал нам один член коллегии ГПУ, — со слезами на глазах упал передо мною на колени и просил о снисхождении; я никогда не мог предполагать, чтобы офицеры старой армии были такими трусами; я мог бы привести много подобных случаев; старые революционеры в царское время не доходили до такого унижения и с гордостью шли на смерть, считая свое дело правым. Конечно, слушая подобные рассказы мне нельзя было выражать каких-либо сомнений, и приходилось молчать.