Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917 - [111]

В правительстве Горемыкина министром внутренних дел был назначен бывший Саратовский губернатор П. А. Столыпин, по своим убеждениям примыкавший к партии умеренных либералов, — октябристов. На его плечи выпала очень трудная задача уничтожить революционное движение в стране, которое поддерживалось агитацией социалистов-революционеров и социал-демократов, главным образом, среди крестьян и солдат и матросов. Как в войсках, так и на кораблях вспыхивали бунты, которые требовали энергичных мер со стороны правительства для их ликвидации. После разгона Думы, 9-го июля, министерство Горемыкина было уволено, и председателем Совета Министров царь назначил П. А. Столыпина, которому и поручил составить новое министерство. Столыпин сохранил за собой пост министра внутренних дел; министром земледелия был назначен Кривошеин, финансов — В. Н. Коковцев, а министром иностранных дел — Извольский.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В РОДИТЕЛЬСКИХ КОМИТЕТАХ

После бурных событий последних месяцев 1905 года, высшие учебные заведения мало-по-мало стали приступать к возобновлению прерванных занятий; более или менее нормально функционировать они стали в следующем 1906 году. Но в средних учебных заведениях, — в классических гимназиях и в реальных училищах в ноябре и в декабре 1905 года нормальная учебная жизнь была прервана непристойным поведением учеников и падением школьной дисциплины. Вследствие таких беспорядков, все средне-учебные заведения Петербурга в половине декабря были закрыты. Граф И. И. Толстой, бывший в то время министром народного просвещения, для ликвидации этих беспорядков провел очень разумную меру: он издал приказ об образовании родительских комитетов, которые должны были помогать педагогическим советам в работе по водворению порядка в школах. На основании этого распоряжения в конце декабря в гимназиях должны были состояться родительские собрания для выборов родительских комитетов, в составе по два представителя от родителей каждого класса. Во главе родительского комитета должен был стоять председатель, выбираемый общим собранием родителей. Так как мои два сына учились в 11-ой гимназии, находящейся на Выборгской стороне (в рабочем районе), на Симбирской улице, то я должен был принять участие в родительском собрании, назначенном на 28-е или 29-е декабря. Как сообщил мне впоследствии директор гимназии Барсов, родители наметили двух кандидатов в председатели комитета: меня и одного доктора медицины, довольно красного по своим убеждениям. Из этих двух кандидатов выбран был я, и на мои плечи легла новая обязанность: помочь установлению здоровых отношений между родителями, учениками и педагогами.

К исполнению этих обязанностей я приступил с самого начала 1906-го года. По своей должности я являлся членом педагогического совета гимназии и должен был посещать все его заседания. В первых числах января, до открытия классов гимназии (8-го января), был созван педагогический совет, на котором я ознакомился со всем положением дел в гимназии. Оказалось, что 15 гимназистов старших классов (начиная с 5-го) были исключены за произведенные ими беспорядки; в виду такого постановления педагогического совета ученики всех классов решили объявить забастовку и в первый же день открытия гимназии устроить беспорядки. Ознакомившись со всеми обстоятельствами событий, происшедших в гимназии и выслушав различные мнения педагогов, я предложил следующую меру: пусть педагогический совет даст мне полномочия для переговоров с учениками старших классов до начала уроков, в первый же день открытия гимназии; я пообещаю им убедить педагогический совет принять обратно всех уволенных учеников, если только гимназисты тотчас-же приступят к занятиям, будут вести себя корректно и не позволят себе никаких отклонений от существующих правил, установленных в гимназической жизни. Если в течении 2-х недель в гимназии занятия будут идти нормальным порядком, то я соберу родительский комитет и запасшись его поддержкой, внесу в педагогический совет вопрос об обратном приеме всех уволенных.

Я получил просимые полномочия от педагогического совета и 8-го января, явившись с утра в гимназию, стал обходить все классы, начиная с 5-го, и вести с юношами откровенную беседу, убеждая их прекратить беспорядки и обещая добиться обратного приема уволенных товарищей. Я просил их, ничего не боясь, вполне доверить мне все их недовольства и обиды, которые накопились в их молодых существах и пообещал также внести их разумные пожелания в родительский комитет и педагогический совет для обсуждения. После обхода 4-х старших классов и бесед в течении около 2-х часов, я вынес убеждение, что все юноши, несмотря на мой военный мундир, отнеслись ко мне с полным доверием; они знали, что я был профессором химии в Артиллерийской Академии, а не строевым офицером. Я сказал им мои условия; они все согласились со мною и дали обещание приступить немедленно к учению. Мне надо было быть очень осторожным и находчивым для того, чтобы давать исчерпывающие ответы на задаваемые мне вопросы или на критику распоряжений начальства, не согласных с духом Манифеста 17-го октября, возвещавшего все гражданские свободы. Как курьез я могу привести здесь один подобный случай. Один воспитанник, не помню какого класса, заявил мне, что директор не позволяет петь в классе «Марсельезу» и обещал сильно наказать того, кто ее запоет. «Что Вы, г. председатель, на это скажете?» «Я скажу Вам, что ни «Марсельезы», ни «Боже, Царя Храни» я не позволил бы петь в классе, так как и то, и другое нарушает классный порядок; гимны поются только при соответствующих условиях, а не тогда, когда это кому-либо вздумается».