— У меня знакомых настоящих тоже тут нету, — обрадовавшись разговору, пояснил Влас.
— Нету? — протянул старик. — Ну, коли нету, так неладно это. Неладно!.. Я, слышь, в слободное время по городу бродить охочий... А седни скрутило меня, трясет. Кости ноют. Кабы не кости, я сейчас первым долгом на улицу, на базар.
— Сходить, разве? — вслух сообразил Влас.
— Очень просто! Сходи, погляди на город! Шумит! Страсть как шумит!..
Влас постоял в нерешительности, потом решился, вернулся к своей койке. Немного погодя он накинул на себя стеганную домодельную куртку и ушел.
4.
В толпе пешеходов, в шуме сумасшедших, переполненных движением улиц затерялся Влас, обходя и сторонясь прохожих. Влас пробирался с улицы на улицу, оглядывая и людей и здания. Его цепкий хозяйский глав выхватывал из пестрых рядов старых домой новые, строящиеся, многоэтажные. Изумленный изобилием новостроек, расчищенными пустырями, обведенными желтыми тесовыми заборами и заставленными стройматериалами, он вспомнил этот город, который видел в последний раз полтора года назад. Вспоминал, что тогда совсем не видно было строительства, что тогда город стоял, кичась старыми, давно возведенными домами, неизменный и по-старинке прочный. И вот теперь он резко изменился. Он оброс новыми высокими зданиями, он помолодел и стал небывало шумным и оживленным.
— Строют!.. — с тревожным удивлением подумал Влас, невольно останавливаясь возле громадной постройки, в несколько раз превышающей ту, на которой он работал. Он задрал голову кверху, где вылуплялся из лесов пятый этаж. — Здорово строют!..
Его толкали прохожие, на него огрызались, но он, как очарованный, стоял на одном месте и глядел вверх. Непривычные для него размеры постройки, широкий хозяйственный размах тех, кто надумал и доводил до конца эту постройку, ошеломили его, потрясли.
— Строют... — повторил он про себя и почему-то вздохнул.
И так застыл он на одном месте в тревожном и вместе с тем восхищенном созерцании, безропотно перенося толчки и окрики. Но настойчивое и упорное прикосновение чьей-то руки к его плечу заставило его, наконец, притти в себя.
— Влас Егорыч! — сказал знакомый голос. — Ишь, как ты загляделся!
Влас обернулся и узнал Некипелова... И узнав, возбужденно вскрикнул:
— Никанор Степаныч? Вот негаданно-нежданно!
— Обожди-обожди! — торопливо перебил его Некипелов, трусливо оглянувшись. — Обожди, не шуми... Пойдем отсюда!..
Влас сразу притих и послушно пошел за Некипеловым. Они завернули за угол, потом еще, вошли в какой-то тихий переулок и тогда только Некипелов осмелел и, невесело усмехаясь, объяснил:
— Опасаюсь я, брат. Вроде волка травят. Лишенный я и быть мне обязано в лешавых местах, сосланным. А я смылся. Ну, радый я, что тебя, Влас Егорыч, встретил. Ты давно ли в городе?
Влас коротко рассказал о себе и стал расспрашивать Некипелова, что он делает здесь и как живет, но Никанор Степанович отвечал неохотно и сдержанно.
— Да что толковать обо мне! — нахмурился он. — Податься мне некуды, хошь в петлю лезь!.. Слыхал, поди, что и старуху мою загребли да услали к чорту на кулички. Мытарится она, поди, там. Беда!
Влас ничего не слыхал об Устинье Гавриловне и пособолезновал Никанору. Некипелов вдруг нахмурился еще сильнее. Стал злым и угрюмым.
— Ребята-то нонче каковы! — пробурчал он неожиданно.
— Петра, значит, что-нибудь неладно доспел? — догадался Влас.
— Петра?! — оглядел его укоризненно Никанор. — Мой Петра в подлецах еще не ходит! Ето вот, Влас Егорыч, твой выкормленыш! Его еще от полу не видать, а он уж готовый подлец, первейший сукин сын!
— Ты это про Фильку? — недоуменно рассмеялся Влас. — Так он еще несмышленный!
— Нонче каждый сопляк вред может огромадный сделать. Вроде твоего Фильки. Мало ты его лупцевал, Влас Егорыч!
Некипелов впился мутными глазами во Власа и, что-то высмотрев в нем, рассказал о том, как Филька донес на Устинью Гавриловну и сдал спрятанный узелок в правление коммуны. У Власа сердце зашлось от стыда и обиды.
— Ну... не ждал!.. — хрипло произнес он и отвернулся от Никанора. — Не ждал, что парнишка гаденышем таким станет!.. Что с ребятами малыми делают! Избави бог!
— Вот то-то! — торжествующе заметил Никанор. — Совсем испохабили народ, от велика до малого.
Они прошли немного по переулку и дошли молча до угла. На углу Никанор предложил:
— Пошто мы по улице треплемся? Давай зайдем на постоялый. Знакомец у меня тут один держит. Отдохнем в спокою да не на людях потолкуем.
Влас согласился, и они пошли на постоялый, к знакомому Никанора.
5.
В тесной комнатке пахло щами, махоркой и керосином. За перегородкой шумели постояльцы. Кто-то пьяный настойчиво и жалостно тянул:
— Православные! Да неужто, язви их в душу, всамделе бога нету?.. Православные!..
Влас, положив локти на стол, молча слушал Никанора. Он слушал его так уже давно, больше часу.
На столе сиротливо поблескивала опорожненная полулитровка, валялся огрызок соленого огурца, рассыпались хлебные крошки. У Никанора щеки и нос рдели багровым румянцем и глаза поблескивали возбужденно и остро.
— Некуда податься! — приглушенно негодовал он. — Округом ходу не стало. Начисто... Ну, скажем, по-ихому кулак я, сплататор. А ты-то что? Ты под ету линию неподходящий, а и то тебя эвон как утеснили: от своего, трудами, горбом нажитого добра куды глаза глядят уйтить пришлось! Справедливость ето, Влас Егорыч, друг почтенный? Правда ето? Она, паря, правда на полную смарку, на окончательную отмену вышла.
