Жизнь Людовика VI Толстого, короля Франции (1108-1137) - [22]
Глава X.
[О приезде папы Пасхалия II]
Итак, на следующий год после возвращения названного Боэмунда к себе достопочтенной памяти вселенский и верховный понтифик Пасхалий в западные области прибыл со многими и мудрейшими мужами, епископами и кардиналами, и римской знатью сопровождаемый[179], чтобы у короля Франции и сына короля-соправителя Людовика, и церкви Галлии искать содействия в неких трудностях и в новых о церковной инвеституре ссорах, которыми мучил и еще более измучить угрожал император Генрих[180], муж любви к отцу и всего человеческого лишенный, который и у родителя [своего] Генриха, жестоко преследуя, отобрал наследство и, как оказалось, в недостойном плену держа с побоями и оскорблениями врагов, чтобы королевские инсигнии, а именно: корону, скипетр и копье святого Маврикия[181] – [тот] отдал[182] и ничего во всем королевстве собственного не сохранил, нечестиво принудил[183].
Равным образом было определено в Риме, из-за продажного вероломства римлян, что о выше названном, а, впрочем, и обо всех вопросах при поддержке короля и королевского сына, и Галльской церкви во Франции, чем в [Вечном] городе [лучше] рассуждать. И таким образом прибыл [папа] в Клюни[184], из Клюни в Шарите, где торжественнейшим образом при стечении архиепископов и епископов, и монахов ордена этого благородного монастыря сакральное освящение совершил[185]. Прибыли и благородные высокие бароны королевства, среди которых и сенешал короля Франции благородный граф де Рошфор к господину папе посланцем явился, чтобы ему как духовному отцу во всем королевстве его благоугодно служить[186]. На этом освящении мы и сами присутствовали и против господина епископа Парижского Галона, многие распри церкви блаженного Дионисия учинившего, перед лицом господина папы мужественно стоя, предоставив разум и каноническое право, добились удовлетворения[187].
И когда в Сен-Мартен де Тур, по римскому обычаю надев фригий[188], «Letare Jerusalem» [он] отпраздновал[189], в достопочтенной приют блаженного Дионисия, словно к себе в обитель святого Петра, благосклонный и благочестивый вернулся[190]. С почетом и достойно епископа принятый, – это одно памятно и римлянину непривычно[191], и потомству останется примером, – что ни золота, ни серебра, ни драгоценных камней монастыря, чего многие боялись, он не только не пожелал, но и взглядом не удостоил. Перед мощами святых смиренно распростертый, слезы раскаяния [он] пролил, искупительную жертву самим собой Господу и его святым от всей души заплатил и, чтобы от епископских одежд блаженного Дионисия, кровью орошенных, для защиты какую-нибудь ему дали малую толику, покорнейше умолял. «Не печалуйтесь, – сказал, – что от одежд его нам хоть малую часть отдаете, поскольку, чтобы он к вам апостолом Галлии был определен, без ропота мы назначили»[192].
Итак, встретились с ним в том же месте король Филипп и господин Людовик, сын его, благодарно и благочестиво, ради любви к Богу величие королевское к стопам его склонившие точно так же, как делали по обычаю у могилы рыбака Петра короли, сняв диадему, чтобы поклониться; каковых господин папа, рукою подняв, словно благочестивейших сыновей апостолов, перед собой сесть повелел[193]. С ними о состоянии Церкви, как мудрый мудро действуя, дружески беседуя и их ласково обольщая, святому Петру и себе, его наместнику, умолял оказать помощь, Церковь поддержать и так, как предшествующих королей Франции Карла Великого и других обычай внушает, тиранам и врагам Церкви, и главным образом императору Генриху смело противостоять. Они [в знак] дружбы, помощи и совета правые руки подали, королевство предоставили и, так как с ним в Шалон к императорским посланцам на встречу спешили, [то] архиепископов, епископов и аббата Сен-Дени Адама, с которым и мы были, присоединили.
Там, когда господин папа некоторое время ожидал[194], по уговору, этих императора Генриха посланцев, не смиренных, а жестких и строптивых, когда в приюте Сен-Манж [они] расположились, оставив там же канцлера Альберта[195], с устами и сердцем которого единодушно сам император действовал[196], другие ко двору [папы] большой толпой, с большой надменностью, чрезвычайно украшенные, отправились. Поскольку там были архиепископ Трирский[197], епископ Хальберштадтский[198], епископ Мюнстерский[199], графы в немалом количестве и тот, перед которым меч повсюду носили, герцог Вельф[200], муж дородный и всей поверхностью в длину и в ширину восхитительный, и горластый; [все] они возбужденные больше для устрашения, чем для здравого размышления посланными казались.
