Жизнь Иисуса - [20]

– Не заругает. У него много друзей среди эллинов.

Обычно Йехошуа и Мирьям болтали ногами в ручье. Мать Мирьям полоскала белье, не беспокоила детей: их заботы еще впереди. Иааков одиноко играл с ягненком.

Йехошуа рассказывал Мирьям о цветах в ее венке. И девочка представлялась ему волшебным цветком. И даже ее рассказ о том, как она с родителями была в Ершалаимском Храме, казался волшебством.

Они подошли к городу со стороны Эммауса. С холма Скопос Храм, облицованный ослепительным мрамором, сиял белоснежной горой. «Гору» венчали золотые купола с острыми шпицами, чтобы, как объяснил отец, птицы не изгадили крышу. Огромные же восточные ворота в женское отделение, куда мать привела девочку, покрывало серебро, золото и, со слов матери, «бесценная коринфская медь». А на воротах золотые виноградные лозы и гроздья с человеческий рост. Мирьям разглядела занавесы вавилонской работы, отгораживавшие святилище, расшитые гиацинтом, виссоном, багрецом и пурпуром. Мирьям пояснила: багряница обозначает огонь, виссон – землю, гиацинт – воздух, а пурпур – море. Словом, все мироздание. Девочка видела первосвященника в гиацинтовой, до пят одежде, обшитой кистями, чередовавшими колокольчики и гранатовые яблоки. Как пояснил ей отец: символы грома и молнии. Но больше всего девочку поразили повязки священника, расшитые сардониксами, сердоликами, топазами, смарагдами, карбункулами, яшмой, сапфирами, агатами, аметистами, лигирионами, ониксами, бериллами и хрихилитами: по количеству израилевых колен. Мирьям то и дело через ручей переспрашивала мать названия украшений и камни, но даже сбивчивый рассказ завораживал. Еще у священника был золотой венец вокруг тиары из виссона и гиацинтовой ткани. Йехошуа потрясло величие картин, дорисованных его воображением. Не раз люди, бывавшие в Храме, описывали его размеры. Но так подробно, как Мирьям, рассказывал только дед. Даже Иааков подсел послушать.

– Ты хочешь стать священником? – спросила девочка у Йехошуа. – У тебя было такое лицо…

Младший брат покраснел. Мирьям обхватила колени и положила на них голову.

– Иаков считает зазорным разговаривать с полукровкой? – спросила она.

– Твой отец правоверный. А если ты с ним, то и с нами…

– Родственники матери его сторонятся.

– Посмотри на барашка. – Ягненок услышал свое имя и подошел к детям. Девочка обняла его. – Он одинаково ласков с тобой, хоть ты другой веры, и – со мной! А разве мы глупее барашка? – Йехошуа покосился на брата. Мирьям прыснула смехом.

В один из таких дней Иааков поглядывал на кущи кустарника за ручьем и хмурился. Барашек тревожно вскидывал голову и нервно прядал ушами. Наконец, Иааков сел под ивой и принялся меланхолично дергать травинки.

Как только женщины скрылись в роще, Иааков выбрал на отмели два голыша и загадочно произнес: – Вот вам подарок!

На тропинке из-за деревьев и кустарников их обступили мальчишки. Старшему, в холщевой эскамиде, со злыми глазами, было лет одиннадцать. Он приблизился к иудеям и проговорил:

– Что это вы, обрезанные, с нашей сестрой языки шелушите?

– Так это ты муравьев на брюхе гонял? – вызывающе ответил Иааков.

Ягненок трусовато прижался к Йехошуа.

– Что у тебя в руках, обрезанный? – опасливо спросил эллин.

– Подходи. Покажу!

Коренастые мальцы, привыкшие к тяжелой работе, загудели. Их мышцы под загорелой кожей были упруги и крепки, как хлыст пастуха.

Мальчишки еще попрепирались. Но, когда Иааков назвал эллина «жердью», братьев сбили с ног. Иааков свалил долговязого, отчаянно отлягивался. Йехошуа пытался пробиться на выручку, но его столкнули в ручей. И хотя он изловчился и увлек за собой двоих, драка была проиграна.

Сплевывая кровавые сгустки в пыль, братья брели в город. Барашек семенил рядом и тревожно блеял.

– Ну, что говорит Иешайиа? – прошепелявил Иааков. – Все народы соберутся в Ершалаиме ради Господа?

В ответ Йехошуа высморкался кровью.

Йосеф ухмыльнулся в бороду физиономии сына. Мать сказала Йоше:

– Занялся бы делом!

За неделю синяки почернели, ссадины покрылись корочкой. Но накануне следующего похода к ручью Иааков заявил брату:

– Я не пойду! Нам их не одолеть. А если пойдешь один, я скажу отцу!

Йехошуа молчал: нижняя губа была все еще вздута и мешала говорить. Иааков выругался и зашагал вверх по улице.

Он не появился ни утром, ни днем.

Йехошуа брел к ручью. Его подмывало вернуться, и он стыдился страха.

Мирьям было рассмеялась.

– Тебя со снопом перепутали? – И тут же догадалась. – Это мой брат! Они снова тебя подстерегут! Я останусь.

Девочка взяла Йехошуа за руку.

– Иди, – Йехошуа освободил ладонь, и Мирьям не посмела ослушаться.

Драчуны полукругом преградили иудею путь к бегству. Впереди всех крепыш с заячьей губой, укусивший Йехошуа за плечо в прошлый раз. И другой, без передних резцов, скатившийся с ним в воду. Ватага недоумевала: их противник даже не вооружился камнями.

– Твой приятель умнее! – ухмыльнулся главарь и развязно приступил к жертве. – Теперь молись своему богу, обрезанный.

– Я не хочу с тобой драться! – Йехошуа смотрел долговязому в глаза. Одна радужка у того была зеленой, как у Мирьям, а другая черной и холодной.