Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной - [157]
В написанном отдельно дополнении к этому ходатайству Субботина немного подробнее описала свои занятия и вытекающие из них потребности: «…мне необходимо покупать книги, таблицы, материалы для чертежей и Астр[ономический] Ежегодник (ц[ена] 75 руб.). Я веду наблюдения Солнца с полученной мной от АН СССР трофейной трубой: изучаю из окна колебания активности Солнца. Количество и размеры пятен — как реакцию распада атомного ядра. — Самостоятельная научная работа, поддерживаемая материально только Вашей пенсией. Такой „Солнечный патруль“ удобнее вести с малыми инструментами, чем с большими (много их погибло в войну); (скорее и легче поймать Солнце в облаках) и собрать больше наблюдений». И продолжала: «Я буду весьма признательна п[енсионной] комиссии, если найдете возможным увеличить размеры моей пенсии и поддержите этим мою научную исследовательскую работу, как поддерживали с 1934 года. На костылях зимой я не могу выезжать в научные институты и пользоваться там литературой по специальности…»[1736].
Но на этот раз никакой волшебной быстроты в принятии решения не случилось. Уже в марте 1947 г. Н. М. Субботина попробовала решить проблему другим способом. Когда Комиссия по назначению персональных пенсий попросила Дом ученых выслать им справку об условиях проживания Субботиной, Нина Михайловна обратилась к ним с просьбой о разрешении оставлять всю пенсию себе и не вносить ее в кассу Дома ученых, поскольку подобные прецеденты имелись: «…в Д. П. У. кроме меня все пенсионеры республиканские, родственницы н[аучных] р[аботников], а когда здесь жила вдова Д. И. Менделеева, получавшая, как я, союзную пенсию, она получала пенсию целиком. Т. к. пенсия СНК СССР была мне назначена по ходатайству президента Академии Наук СССР, ак[адемика] А. П. Карпинского и группы академиков „для продолжения моей научной работы“, которую я веду в ДПУ, то прошу сохранить за мной пенсию целиком, как было и в Переделкине». И далее она снова рассказывала о своей работе: «Это (пенсия. — О. В.) единственный источник для оплаты расходов по н[аучной] работе. Вчера я послала отчет о своих наблюдениях Солнца за 2 м[еся]ца президенту Академии наук СССР С. И. Вавилову. (Я наблюдаю с трофейной трубой, полученной от Академии в счет репараций с Германии). С весны предполагаю ездить в Пулково, где частично возобновляется наблюдательная работа, и в Астрономич[еский] ин[ститу]т»[1737]. К сожалению, на этот раз ходатайство Субботиной было отклонено[1738].
Но, как ни странно, это не сильно ухудшило ее настроение: слишком много положительных эмоций было у нее в эти первые месяцы жизни в Ленинграде. Свое жилье, питание, медицинский уход — все это было, безусловно, очень важно для не отличавшейся даже в молодости крепким здоровьем Субботиной. Но гораздо важнее для нее было то, что всего около двухсот метров отделяло ее жилище от Эрмитажа с его великолепной библиотекой с собранием древних текстов, от Дома ученых, в котором часто проводились лекции, научные встречи и прочее, да и до других научных и культурных мест города было, в общем-то, рукой подать. Уже 23 января 1947 г. Нина Михайловна писала К. А. Морозовой: «Я хожу заниматься в Эрмитаж <…>. Какие замечательные документы по Др[евнему] Египту, в частности, по календарю». «Читали ли Вы книгу Идельсона „История календаря“[1739]? — спрашивала она и продолжала: — Я погрузилась в изучение истории неба. А с ней связана выработка законов морали на заре человечества». За военные годы Субботина изголодалась по своей работе.
Сама жизнь все еще казалась мало обустроенной, хоть дела потихоньку и налаживались. «Все-таки жить в Л[енингра]де тоскливо, — писала Нина Михайловна. — И большая помеха работе и настроению, что я в комнате не одна. Но, говорят, уже имеется 300 желающих на остающиеся 10 вакансий! Жизнь понемногу налаживается. Даже 4 раза удалось наблюдать Солнце из форточки. Малые инструменты для этого пригодны. 19 I проходила огромная группа пятен — км на 300 000 длиной. Подходит максимум. Пока у нас нет ни газет, ни книг, ни научной литературы в Доме уч[еных]…»[1740].
Но еще не прошло и года, а все уже выглядело гораздо веселее. 4 ноября 1947 г. Нина Михайловна с удовлетворением писала об этом К. А. Морозовой: «Дорогая Ксения Алексеевна! Где Вы и как В[аше] здоровье? Шлю Вам привет к 7 XI и вспоминаю как Вы с Ник[олаем] Ал[ександровичем] были у меня в этот день — моего рождения, совпадающего с национальным праздником. А теперь мне уже 70 лет — и благодаря друзьям и тов[арищам] ученым я могу продолжать науч[ную] работу не тратя последние силы на быт». И продолжала: «Трудно только ходить пешком, но до Эрмитажа близко. Вот в Академию и ун[иверсите]т попадаю очень редко. Наступила облачная осень с перерывом астр[ономических] наблюдений. Вижу зато разные свои солнечные экспедиции во сне — со всякими приключенческими происшествиями — сущие романы на море и суше! Продолжаю исследования древней науки»
