Жизнь и смерть поэта Шварца - [9]
Пауза продолжается.
Немного занесло. Бывает... В целом получилось. Понятно, что я хотел сказать. Поэт издалека заводит речь, поэта далеко заводит речь. Где мои голубые таблетки? (Ложится на тахту.) Я его знать не знал, помнил какого-то Хулдомуева, это ты мне брякнула - Кологривов.
Звонит телефон.
Бери трубку и расхлебывай. И не делай лица - никакой катастрофы не произошло. Ляпнул, но ничего ужасного. Поэт всегда впадает в транс, мир от него этого ждет. Вакхический транс для тех, кто в море.
Таисья (снимает трубку). Олежек? Слушал?.. Ты видишь, как он разбалансирован. Распад организма и как следствие психики... Понравилось?! Ты шутишь... Про нас с Тамаркой?.. Лагуна - красивое слово? А не повредит по службе?.. Время гуманитарное, но ведь армия, дисциплина... Армия с человеческим лицом?.. Что было, то было? Что было, то было... Да, в нашу гавань заходили корабли. В нашу с ней. Хотя для женского достоинства оскорбительно... Дело вкуса... Я говорю: публичность - дело вкуса... Время откровенное, но личного еще никто не отменял... Да, и женской скромности... Да, и стыдливости... Да, в женской природе... Да, женское достоинство...
Шварц. Проще, женщина, проще. По-военному.
Таисья (в трубку). Проще надо относиться? По-военному? Это ты говоришь?.. Потому что и он говорит... Дать ему трубку?
Шварц (снимает трубку). Эмир-аль-бахр?.. Это по-арабски. Начальник моря... Да давно уже надо познакомиться, условности мешали... Таисья - золото. Умница, энергичная, хозяйка. Золотая баба. Но баба - ты согласен?.. Да мы уже поделили. Я тебе стихами скажу: любовью дорожить умейте, с годами - вдвое дорожить... Считай, что я... Любовь легко сыграть на флейте, но нелегко в футляр вложить... А чего ж не почитать? Приходи, захвати мензурку, пройдемся по местам боевой славы. Я тебе "Амальгаму" надпишу и заодно "Избранное"... Давай, Олег, ага. Олег Кологривов - красиво. Дворянская фамилия. Не Карамазов какой-нибудь.
Опускают трубки.
Таисья (обескураженно). А это-то зачем ляпнул, объясни. Больше ничего, как человека обделать. Или я опять глубины замысла не понимаю?
Шварц. С языка сорвалось. Я же говорю, где мои голубые таблетки?
Таисья. Хотя и правда - тебе всё на пользу. А я всё ошибаюсь, тоже правда. Думаю, раз адмирал, значит, потоньше, чем мичман. Один в один, прогресс ноль. Когда мичман, еще поделикатнее был, старался. "Время откровенное". Время такое откровенное, что поэт Шварц - свой в казарме, а ротный командир - у французских символистов. А все-таки ты поаккуратнее - нарвешься, не дай бог, на кого-нибудь, кто тебя и бесстыжей, и врет отважней, и хамит веселей. И перестанет этот перстень - как его...
Шварц. Поликратов.
Таисья. ...на тебя ишачить.
Шварц (набирает номер). Поликратов. Я тебе книгу подарю, "Летучие слова", а то неудобно: жена Шварца как-никак. (В трубку.) Алё, Марфа? Это Шварц. (Таисье.) Забыл, зачем звоню. (В трубку.) Звоню, чтобы услышать твой голос. Таисья с тобой поговорить хотела. (Передает трубку Таисье.)
Таисья (ошеломленная и сдерживая ярость на Шварца - в трубку). Я все Марфа-Марфа, а отчества... Ну, пусть Марфа. Просто хотела сказать, какое для меня счастье, что вас выдвинули на премию... Дерьмо? Премия, может, и дерьмо, а деньги... Деньги - самое? Знаю ли я, что деньги - мифологический заместитель экскрементов?.. Шварц мог бы научить? (Прикрывая трубку рукой - Шварцу.) Злобная-я! Кобра. (Шварц делает рукой кругообразные жесты, как бы заводит машину.) Мог бы, но не стал. Решил меня поберечь... (Шварц делает одобрительный знак.) Сейчас у него узнаю. (Шварцу.) Она спрашивает, где вторая лира. Которую ты себе оставил.
Шварц (берет у Таисьи трубку). Что делать, Марфа, музыка отступила от меня. Как от Блока. (Возвращает трубку Таисье.)
Таисья. Это снова я... Ну да, брал же без расписки... И у Пастернака, и у Ахматовой... (Шварцу.) Она спрашивает: а у Блока?
Шварц. Скажи ей: та инственное брашно. Какие об этом могут быть записи?
Таисья. Он говорит: та инственное брашно, без записей... (Шварцу.) Она говорит: ну да, чтобы не было улик. Говорит: теперь понятно, почему ни у той, ни у другого ни в одном дневнике, ни в записной книжке ни разу Шварц не встречается.
Шварц (выхватывает у Таисьи трубку). Тебя больно много, змея! (Возвращает трубку Таисье.)
Таисья. Это я... (Шварцу.) Она говорит: много не много, а пять раз у него, три у нее... (В трубку.) У вас сейчас Багров? Кланяется? И от нас ему. Да, Багров встречается. Одиннадцать и двадцать три? Подумайте, сколько!
Шварц (выхватывает у Таисьи трубку и брякает в гнездо). Людей, которые меня не любят, я ненавижу. Я их обоих переживу и размажу по литературе корочки никто не сколупнет!
Таисья. Ты зачем ее мне сунул?
Шварц. Догадайся. Ну? Аэробика мозга! Не все же через скакалку прыгать.
Таисья. Однако крыса!
Шварц. Вот мой народ, вот с кем я всю жизнь прожил!
Звонит телефон.
Если она, скажи: не тяни меня, Марфа, за струну - я не арфа. Она поймет. Была у девушки слабость.
Таисья. А если Багров?
Шварц. А если Багров, дашь мне.
Таисья (берет трубку). Да... Он работает, но попробую... Что значит "ни фера он не работает"? Вы что хамите?.. Здравствуйте. У себя на буровых так выражайтесь. (Показывает Шварцу, чтобы взял трубку.)
Колоритная и многогранная личность Анны Ахматовой стает со страничек мемуаров А. Г. Наймана, которому довелось в течение ряда лет быть литературным секретарем Анны Андреевны, работать совместно с нею над переводами забугорной поэзии, вести беседы о жизни, литературе, политике.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Первая публикация (в 1997 году) романа Анатолия Наймана «Б.Б. и др.» вызвала если не скандальную, то довольно неоднозначную реакцию культурного бомонда. Кто-то определял себя прототипом главного героя (обозначенного в романс, как Б.Б.), кто-то узнавал себя в прочих персонажах, но и в первом п во втором случаях обстоятельства и контексты происходящего были не слишком лестны и приличны… (Меня зовут Александр Германцев, это имя могло попасться вам на глаза, если вы читали книгу Анатолия Наймана «Поэзия и неправда».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
…И почему бы моделью мира не определить пирог. Пирог, как известно, штука многосоставная. В случае Наймана и книги этой – верхний слой теста Анна Ахматова – поэт, определивший своей Верой Поэзию. Пласт донный – поэт Красовицкий Стась, определивший для себя доминантность Веры над Поэзией.Сама же телесность пирога – тут всякое. Книжный шкаф поэзии – Бродский. Довлатов – письмо с голоса. Аксеновские джазмены и альпинисты. Голявкин – неуступчивость правды, безущербность сочувствия. Борисов, вот тут особо: Солженицын осудил его (а Солженицын же «наше все» почище Пушкина), а по чести – не особо наше, не особо все.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.