Жизнь для Венгрии. Адмирал Миклош Хорти. Мемуары. 1920—1944 - [61]

Пришло время новых людей, таких как Дьюла Гёмбёш, и с ним начался новый период, но не потому, что он начал активно проводить политику своего кабинета. Положение в Германии к этому времени изменилось кардинальным образом. Она встала на путь, имевший далекоидущие последствия для нашей страны и, конечно, для всей Европы и остального мира.

Глава 13 Римские протоколы и ось Рим—Берлин

Когда по прошествии двадцати лет после окончания Второй мировой войны я оглядываюсь назад, вспоминаю те страшные события и задумываюсь о той роли, что сыграла моя страна в 1930-х гг., именно предопределенность исторического процесса производит на меня глубочайшее впечатление. При этом я не говорю о самоочевидной необходимости выносить суждение об этих событиях только с точки зрения их современников. Очень важно понять и признать, что свобода действий для такой маленькой страны, как Венгрия, зажатой между могучей Германией и русским колоссом, была сильно ограничена. Снова и снова мы пытались – с большей энергией и упорством, чем это делали другие, – проводить политику в интересах мира, и только так мы могли сохранить свободу действий. У нас были все причины стремиться к изменению так называемого установившегося нового «порядка», невинной жертвой которого стала наша страна, ведь мы выступили против Венского ультиматума Сербии в 1914 году. Мы могли бы воспользоваться внутренними проблемами наших соседей в своих интересах. Но никогда мы не позволяли себе этого. Вместо этого мы старались быть стабилизирующей силой в Дунайском бассейне, ключ к которому, как я неоднократно упоминал, находился в Будапеште. Но даже наша осмотрительная политика не могла ничего противопоставить всеобщему безумию, порожденному распадом старой Австро-Венгерской монархии, что вызывает у меня глубокое сожаление и в наши дни. То, что великие державы неизбежно попытаются обратить себе на пользу разногласия между вновь образовавшимися государствами Балканского полуострова и Юго-Восточной Европы, не вызывало сомнений. Если бы некоторые государства проявили, по крайней мере, столько же мудрости, что и мы, в попытке покончить с влиянием великих держав, добейся они в этом взаимопонимания с нами, то, возможно, история пошла бы другим путем.

Венгрии, как известно, всегда было предназначено играть свою роль в итальянской политике, во-первых, как основного противника югославов и французов и, во-вторых, служить препятствием проникновению в Юго-Восточную Европу Германии. Мы знали немцев достаточно хорошо, чтобы можно было доверять их дружеским объятиям, хотя мы отдавали должное их военным, экономическим и научным достижениям. Не забывали мы и о третьем факторе. Вследствие пережитого нами печального опыта коммунистической революции мы, венгры, знали лучше других стран, откуда исходит угроза. Это была Советская Россия. Дипломатические отношения с ней были восстановлены только к 12 апреля 1934 г., после того как США последними из великих держав признали Советскую Россию и сделали это раньше нас, 16 ноября 1933 г. Как можно было смотреть на происходившие события – с удивлением или возмущением, когда нам приходилось постоянно приспосабливаться, сохраняя бдительность и осторожность, к изменениям в раскладе политических сил в Европе 1933 г.? Первыми заключили договор с Гитлером Ватикан и Польша. С нараставшей озабоченностью мы наблюдали за попытками национал-социалистов подорвать извне независимость нашего соседа Австрии, попытками, которые привели к смерти канцлера Дольфуса, и только энергичные действия Муссолини в 1934 г. сорвали попытку ее аннексии, и мы могли с облегчением вздохнуть. Мы озадаченно наблюдали за тем, как западные демократии, проявляя удивительную слабость и недостаток единства, позволили перевооружить Германию и вновь милитаризировать Рейнскую область. Как они практически способствовали сближению Германии и Италии, приняв санкции в отношении колонизаторских планов Италии в Восточной Африке. Если их намерением было действительно остановить Муссолини, следовало перекрыть ему пути поставки нефти и закрыть Суэцкий канал. Поскольку этого не было сделано, было бы лучше не предпринимать тех мер, что не помогли негусу (правителю Эфиопии) и только подчеркнули контраст между теми, кто имел все, и теми, кто не имел ничего, как это было принято называть в то время. Переговоры негуса с Лавалем в январе 1935 г. показали Муссолини, что он был прав в том, что Франция одобряет экспансионистские действия Италии в отношении едва цивилизованных абиссинцев (эфиопов). Даже на конференции в Стрезе, на которой обсуждался вопрос о вводе войск Германии в Рейнскую область, британцы воздержались от осуждения всем понятных требований Муссолини, так что он поверил, что может в любом случае рассчитывать на нейтралитет Британии. Тем временем отношения между Венгрией и Италией после заключения новых соглашений обрели более твердое основание, и у Венгрии не было причин присоединяться к санкциям, поэтому мы оказались в немилости у мистера Идена. Он игнорировал тот факт, что некоторые страны, согласившиеся на введение санкций, продолжали торговать с Италией, как прежде. Тогда, когда образовалась ось Рим—Берлин – определение, впервые прозвучавшее в речи нашего премьера Гёмбёша, – и Муссолини вынужденно согласился на аншлюс Австрии, политическая ситуация снова с венгерской точки зрения сильно изменилась. Мы не только получали в соседи великий Германский рейх, но и потеряли возможность играть на противоречиях между Берлином и Римом. Но я отвлекся от основной темы – переходного периода от правительства Каройи к правительству Гёмбёша и поэтому возвращаюсь к своему повествованию.