Жизнь для Венгрии. Адмирал Миклош Хорти. Мемуары. 1920—1944 - [109]

Глава 22 Приход американцев

Мы ошибались. Мир настолько выбился из колеи, что требовалось время для восстановления утраченного равновесия, хотя бы самого относительного. Военные действия закончились, но воздействие пропаганды все еще давало о себе знать. Была допущена слишком большая несправедливость, совершено слишком много злодеяний, и люди были не готовы подавить чувство мести и не требовать наказания. Победители старались не видеть того факта, что Советы также совершили множество преступлений против человечности. Это пакт с Гитлером[101]; участие в разделе Польши[102]; война с Финляндией, насилие над народами республик Прибалтики[103].

В случае с Венгрией ее преступление состояло в том, что она признавала Советский Союз тем, кем он был для нее на самом деле, – непримиримым врагом. После поражения Польши, а затем неудачного нападения Германии на Россию коммунистическая угроза все ближе подступала к нашим границам, представляя опасность для всей Юго-Восточной Европы. В наше время в мире совсем немного осталось тех, кто продолжает верить в мудрость и справедливость плана Моргентау[104]; решений Тегерана, Ялты и Потсдама, Парижского мирного договора 1947 г., заключенных под давлением Советского Союза и предусматривающих защиту только советских интересов и не принимающих во внимание интересы других стран. То же касается методов денацификации и демилитаризации и, в итоге, судебных процессов победителей над побежденными. Трудно было представить, что немцы и японцы спустя семь лет после окончания войны будут рассматриваться в качестве союзников свободных наций, в 1945 г. такое предположение посчитали бы плодом больного воображения. Я не чувствую ни потребности заявить: «Я вам говорил об этом», ни высказаться о горьком опыте, который я обрел. Я скорее удивляюсь и поражаюсь непредсказуемости человеческой природы.

Три американских генерала, которые появились первого мая 1945 г. в замке Хиршберг, были: командир 36-й дивизии 7-й армии, его начштаба и его начальник артиллерии. Они произвели на меня очень благоприятное впечатление; они выразили желание познакомиться с моей женой и пригласили нас на чай. Американские части вошли на следующий день.

Во второй половине дня пришел американский полковник, вежливый и корректный, и сообщил, что генерал Александр Патч, командующий 7-й армией, желает видеть меня и приглашает прибыть к нему в штаб. Без малейшего сомнения я собрал свои вещи, которые могли потребоваться мне на ближайшие несколько дней. Мы направились через Аугсбург в Гёппинген и прибыли туда в 9 часов вечера. Я долго ждал генерала Патча и уже начал испытывать беспокойство.

Вилла, у которой остановилась наша машина, имела мало общего со штабом армии. Не мог я также понять, почему мне нужно было ждать четверть часа в машине, прежде чем получить приглашение войти в дом. Меня провели в гостиную, где несколько молодых американских офицеров разместились как дома. Когда меня попросили предъявить личные документы и спросили, нет ли при мне оружия, денег или лекарств, я решил, что шутка зашла слишком далеко, и потребовал от офицера провести меня к генералу Патчу. Тогда мне сказали, что генерал Патч сейчас в Париже, что я теперь считаюсь военнопленным и мне придется провести ночь здесь в доме. Лейтенант, который говорил на венгерском, отвел меня в небольшую комнату на втором этаже, вся мебель которой состояла из простой кровати.

Я отказался терпеть подобное обращение, и после долгих препирательств меня перевели на другую виллу. Меня пригласили пройти в комнату, в которой было две кровати, одна из которых была уже занята. Я снова начал протестовать, и, поскольку больше свободных помещений не было, я заявил, что проведу ночь в машине. Едва я кончил говорить, человек, лежавший на кровати, сел и сказал: «Ваша светлость, может, вы все же захотите остаться. Я – генерал-фельдмаршал Лист».

На следующий день нас обоих перевели на другую виллу, где мы встретили генерал-фельдмаршалов фон Лееба, барона Вейхса и фон Рунштедта. Таким образом, я попал в приятную компанию, и за столом и во время прогулок мы оживленно беседовали. Я услышал новые подробности о методах ведения Гитлером военных действий и о войне в Венгрии. Всех этих рассказов было достаточно, чтобы, в зависимости от вашего темперамента, или взвыть от горя, или впасть в ярость. Что доставляло нам неудобство, так это то, что мы словно попали на какое-то шоу. Первое вторжение произвели две дюжины журналистов из Парижа, которые хотя бы проявили некоторый такт. После четырех дней нас всех перевели в Аугсбург вместе со штабом. Мы попали из огня да в полымя. Вместо того чтобы разместить нас на вилле, нас заключили в трудовой лагерь, который охраняли шумные пуэрториканцы. Мне выделили, однако, две комнаты и кухню, чистые и прибранные. Пища состояла в основном из консервов. Нам разрешили продолжить наши беседы и прогулки по большому лугу.

Нет ничего важнее военной тайны. Если генерал Патч действительно хотел со мной познакомиться, он сделал это очень необычным способом. Однажды утром на обходе какой-то незнакомый мне человек спросил меня о моем самочувствии. В ответ на это я спросил, с кем имею честь говорить. Мой собеседник ответил, что он генерал Патч. Его сопровождал весь его штаб. Высокий, с военной выправкой, генерал произвел на меня благоприятное впечатление, и я высказал пожелание переговорить с ним в частной беседе. Я мог бы обойтись без вездесущих фотографов. У меня не было никакого понятия, что ждет меня в будущем.