Жизнь для Венгрии. Адмирал Миклош Хорти. Мемуары. 1920—1944 - [111]

Постепенно ко мне начал пробуждаться интерес. О моем сопротивлении гитлеризму, за которое мне пришлось заплатить заключением и поставить свою жизнь под угрозу, союзники не знали ничего, или притворялись, что не знают. Из американских газет я узнал, что Тито занес мое имя в список военных преступников, считая меня ответственным за зверские убийства в Уйвидеке (Нови-Саде) в 1942 г. Позднее я узнал, что Британия и США отказали требованию Тито о моей экстрадиции.

Напротив нашего «отеля» в Мондорфле-Бене строился лагерь для заключенных. Трехэтажное здание с оградой из колючей проволоки предназначалось для политических заключенных и военнопленных. Среди них были Геринг, Риббентроп, Кейтель и Дёниц. Меня спросили, не желаем ли мы расширить круг общения с «джентльменами через дорогу». Посоветовавшись с фон Папеном и Дарре, я назвал барона Штенграхта, парламентского секретаря министерства иностранных дел, и фон Бёттихера, генерала артиллерии. Действительно, 25 июня им разрешили присоединиться к нашей компании. Молодой барон Штенграхт проявил мужество и смелость и смог помешать реализовать некоторые планы своего начальника Риббентропа. Он рассказал нам о многих фактах своей «организованной деятельности по дезорганизации» Третьего рейха, как он назвал это. «Главной чертой характера Гитлера было недоверие, – рассказывал он нам. – Это приводило к тому, что он не доверял многим здравомыслящим людям в своем окружении, и в то же время прислушивался к тем, которые были сторонниками насильственных действий или высказывали безответственные подозрения».

Все заключенные в Мондорфле-Бене, за исключением нашей небольшой группы, подчинялись коменданту, американскому полковнику Эндрюсу. Он предпринимал все возможное, чтобы заполучить нас к себе, и в итоге ему это удалось. Его первым приказом было обыскать мой багаж и конфисковать все те предметы, с помощью которых я мог повеситься или совершить членовредительство. Под расписки забрали все мои ценные вещи. Он приказал отправить моего камердинера, который был со мной 24 года и никогда не служил в армии, в лагерь для военнопленных. Я послал письменный протест, но все было напрасно.

9 августа нас снова перевели, на этот раз в Висбаден; последнюю ночь на старом месте мы провели в отеле «Палас» Мондорфа. Зачем это было сделано? Двадцать пять человек из нас расположились в двух виллах в мирном небольшом городке. Я попал в дом известного врача-окулиста, где я мог принять ванну. За общим обеденным столом и во время наших прогулок в саду я познакомился с принцем Филиппом Гессен-Румпенхаймским, зятем короля Италии Виктора-Эммануила III; Шверин фон Крозигом, рейхс-министром финансов Германии; генерал-фельдмаршалом люфтваффе Альбертом Кессельрингом; генерал-полковником Йоханнесом Бласковицем, гросс-адмиралом Карлом Дёницем и другими старшими офицерами военно-морского флота. От принца Филиппа, жена которого трагически погибла в концентрационном лагере, я узнал подробности о страданиях узников Маутхаузена и о том, что мой сын после освобождения был переправлен на Капри. Миклош в концлагере был уверен, что его казнят, но достойно выдержал все физические и моральные пытки.

Гросс-адмирал Дёниц, с которым я близко сошелся, был чрезвычайно интересным человеком. Он рассказал мне подробно о том времени, когда он стал главой правительства во Фленсбурге и предпринял последнюю напрасную попытку добиться перемирия на Западе, чтобы чуть подольше продержаться на Востоке[106]. Дёниц также рассказал мне о войне субмарин. Я был удивлен, когда узнал, что с осени 1939 г. до начала 1940 г. принимали участие в военных действиях всего от 30 до 40 подводных лодок. Первый этап подводной войны закончился, когда у британцев появились радары, а вслед за этим на лодки поставили шнорхель – устройство для работы двигателя под водой. Дёниц оценил число погибших подводников в 25 тысяч человек из 40 тысяч общих потерь флота. Вскоре его перевели из Висбадена в другое место. Мне довелось еще два раза встретиться ним. По просьбе других морских офицеров я занял его освободившуюся комнату.

Мой первый допрос состоялся незадолго до его отъезда 28 августа, после почти четырехмесячного заключения. Ведшего допрос приятного американского майора особенно интересовала роль Венгрии в войне, насколько она была важна, а также подробности моего ареста Гитлером. Благодаря его доброму ко мне отношению я вскоре получил первое письмо от моей жены с тех пор, как я покинул замок Хиршберг.

Затем меня перевели в Оберурзель, поблизости от Франкфурта-на-Майне, лагерь, который его узники вспоминали с отвращением. Нас было человек пятьдесят с достаточно хорошими условиями проживания, нам разрешалось играть по вечерам в бридж. Но независимо от звания и возраста заключенного, каждому приходилось заниматься черновой работой – проводить уборку комнат, например. Сначала морской офицер, а после его отъезда вице-адмирал, несмотря на мои протесты, всегда очень вежливо настаивали на том, чтобы сделать за меня мою часть работы. 24 сентября нас посадили на грузовик и повезли в новое, неизвестное нам место заключения. Им оказался Нюрнберг.