Жизнь для Венгрии. Адмирал Миклош Хорти. Мемуары. 1920—1944 - [113]

Джексон в самой вежливой форме задал вопрос, есть ли у меня какие-либо пожелания. «Моя Родина, – сказал я ему, – оккупирована русскими. Я не могу туда вернуться. Вы понимаете, что человек в возрасте 78 лет имеет только одно желание: провести остаток своих дней в кругу семьи. В Баварии или где-то еще – мне безразлично». Джексон ответил, что, хотя он симпатизирует мне, решение вопроса зависит не от него. Ему необходимо проконсультироваться с Вашингтоном.

Я ожидал, что пройдут месяцы, прежде чем будет принято решение. Три дня спустя, 17 декабря, меня отпустили из нюрнбергской тюрьмы. В 1.45 ночи в камере внезапно включили свет. Неизвестный мне американский офицер вошел в камеру и попросил меня как можно быстрее собраться. Меня ждала машина.

– Куда мы едем? – поинтересовался я.

– Не могу сказать вам, – был его ответ.

Я вновь почувствовал некоторое опасение. Оно не ослабло, когда Видеман, бывший немецкий генеральный консул в Сан-Франциско, а до этого адъютант Гитлера, присоединился ко мне. Мы положили весь наш багаж – мои ценные вещи были мне возвращены при освобождении – в закрытую машину, и скоро Нюрнберг остался позади. Было легко определить направление, в котором мы двигались; убывающая луна была, как говорят моряки, справа по борту. Таким образом, мы ехали на юг в сторону Мюнхена.

Я было начал думать, что обрадовался слишком рано, когда мы свернули с основной дороги и остановились – рядом с тюрьмой. Оказывается, остановка была вызвана тем, что нам было необходимо перекусить. Когда мы снова продолжили наш путь, американский офицер шепнул мне на ухо: «Вайльхайм».

Вайльхайм-ин-Обербайерн – городок, в котором жила моя семья. Долгие восемь месяцев моего заключения я ожидал этого счастливого момента. Я настолько разволновался, что только смог молчаливо пожать руку офицеру. Ровно в девять часов мы прибыли в Вайльхайм и принялись искать дом, где остановилась моя семья. Я оставался в машине, пока офицер звонил в дверь. Когда она открылась, я услышал, как он сказал:

– Я привез вам рождественский подарок.

– От моего мужа?

– Нет. Его самого.

С этого дня я стал частным гражданином. Только один раз мне пришлось выполнить свои обязанности регента Венгрии: на суде над Веезенмайером в Нюрнберге в марте 1948 г. Я ограничился лишь ответами на вопросы, которые касались в основном деятельности Веезенмайера в Венгрии и преследования евреев.

Как мне стало известно впоследствии, венгерским юристом в миссии Соединенных Штатов в Нюрнберге, оказывается, был Александр Пати. Я не встречался с ним лично, но братьев его я знал достаточно хорошо, один из которых был тесно связан с моим сыном в течение нескольких лет, а два других были венгерскими генеральным консулом и просто консулом в Египте соответственно. Именно он был тем человеком, кто вызвал меня и моего сына в Нюрнберг. Он создал вокруг меня объективную и непредвзятую атмосферу, которая позволила отнестись ко мне и моему сыну без предубеждения. Я благодарен Пати за все, что он для меня сделал, и я ценю тот факт, что он не раскрыл себя во время пребывания в Нюрнберге и после того, как он уехал.

К сожалению, я не могу быть столь же признательным другому венгерскому юристу, чье имя я предпочел бы не упоминать. Он также присутствовал на одном из моих допросов и сделал все, чтобы дискредитировать меня. Характер вопросов, которые он пытался задать мне, показывал, что они были инспирированы тогдашним венгерским режимом. Ему, однако, не было разрешено обратиться ко мне с подобными глупыми вопросами. И он незаметно ретировался со сцены, на которую ему совсем не стоило выходить.

Мы провели четыре года в Вайльхайме, не имея никакого источника дохода. Мы полностью зависели от помощи добрых друзей. В первую очередь это была Администрация помощи и восстановления Объединенных Наций (UNRRA). Когда эта организация закрылась, мы получали благотворительные посылки от американских друзей, в особенности от двух последних американских послов в Будапеште – Монтгомери и Пелла. После разочарований и огорчений последних лет своевременная поддержка наших американских друзей была особенно трогательна, и мы никогда о ней не забудем. Мы выражаем также нашу глубокую благодарность его святейшеству папе Пию XII, который в бытность свою кардиналом, госсекретарем и папским легатом был нашим гостем на Евхаристическом конгрессе 1938 г. Ему стало известно о нашем бедственном положении, и он позаботился о том, чтобы нам выслали денежный перевод. Таким образом, мы избежали печальной необходимости распродавать вещи из благотворительных посылок, что было распространенной практикой в Германии. Мы искренне благодарим также многие немецкие и американские семьи, которые открыли нам двери своих домов и были столь гостеприимны к нам, что мы провели много счастливых часов вместе с ними.

Наш дом, естественно, стал местом встреч моих соотечественников. Многие из них, приехавшие в Германию незадолго до окончания войны, постарались наладить здесь новую жизнь. Западную Германию, однако, захлестнул поток беженцев с Востока. Безработные, старики и престарелые были вынуждены остаться и оказались в тяжелом положении. Тысячи трудоспособных работников эмигрировали; другие остались на родине, когда после убедительной победы партии мелких сельских хозяев Ференц Надь стал премьер-министром, и все с надеждой ожидали становления свободной и демократической Венгрии в соответствии с принципами Атлантической хартии. Но вскоре эти надежды были растоптаны. Мы скорбели, когда слушали рассказы свидетелей о тех ужасных преступлениях, которые совершали Советы и их коммунистические последователи. Хотя, несмотря на русскую оккупацию, 83 % избирателей продемонстрировали Западу свои истинные чувства и отвергли коммунистическую идею на выборах 4 ноября 1945 г., коммунисты вскоре нашли возможность оказать давление на министра внутренних дел. Под его контролем находились государственная полиция и служба безопасности, так что коммунисты смогли захватить в свои руки ключевые позиции в экономике страны и постепенно оттеснили партию мелких сельских хозяев от управления. До заключения в феврале 1947 г. Парижского мирного договора, который восстановил старые границы Венгрии согласно Трианонскому договору с небольшими изменениями в пользу восстановленного государства Чехословакия, русские сохраняли в стране внешние формы демократии. Во время выборов 31 августа 1947 г. в них уже не было никакой необходимости. Роль независимой партии мелких сельских хозяев была сведена к нулю. Коммунистическая «аграрная реформа», нацеленная на создание малых хозяйств, которые не могли быть экономически самоокупаемыми, и в связи с этим принуждение крестьян к вступлению в большие общие хозяйства, превратила Венгрию, которая в 1946 г. была страной – экспортером пшеницы, в ее импортера. Крестьяне должны были удовлетвориться лозунгом, что «Венгерская коммунистическая партия обеспечит крестьянству процветание».