Жизнь для Венгрии. Адмирал Миклош Хорти. Мемуары. 1920—1944 - [107]

Я сказал Веезенмайеру: «Вижу, что вы стремитесь придать вашему государственному перевороту вид законности. Даете ли вы мне слово чести, что мой сын будет освобожден и воссоединится с нами, если я поставлю свою подпись?»

«Да, ваша светлость, – ответил Веезенмайер. – Я даю вам слово чести».

Тогда я сказал им, что я никогда не отрекался и не назначал Салаши премьером, я просто обменял свою подпись на жизнь моего сына. Подпись, вырванная у человека под дулом автомата, едва ли может считаться законной.

Веезенмайер и Ран ликовали, подавив попытку Венгрии заключить перемирие и удержав Венгрию в состоянии войны «мирными средствами», как их инструктировали, «если они не хотят неприятностей на свою голову». Кстати, как я узнал впоследствии, Веезенмайер предпринимал неоднократные попытки добиться освобождения моего сына, обращаясь к Риббентропу, барону Дёрнбергу и другим лицам в министерстве иностранных дел, а также к Гиммлеру через Винкельмана, важного функционера СС в Будапеште.

Документ, который я подписал под принуждением, находясь под арестом, был явно недействительным, хотя и был провозглашен официально в Венгрии. Я подписал перевод немецкого документа, и Лакатош заверил верность перевода. Конечно, я никогда не делал подобного заявления, да и подпись Лакатоша была от него получена, когда он сам находился в тюрьме. Доказательство этого – «Свидетельство об освобождении из заключения», которое Лакатошу выдали, когда отпускали на свободу.

21 октября Салаши послал благодарственную телеграмму Гитлеру за «истинную дружескую поддержку», которая была «столь вдохновляюще продемонстрирована» 15 и 16 октября и которая важна для «общей германо-венгерской судьбы». В своем ответе Гитлер назвал Салаши «ответственным премьером» и заверил его, что «Германский рейх никогда не предаст Венгрию». Только после этого обмена посланиями парламент 2 ноября собрался вновь. Так как многие члены парламента были арестованы, – в значительно большем числе, чем при правительстве Стояи, – его можно было назвать «куцым парламентом». При открытии сессии его спикер Ташнади-Надь зачитал два моих заявления, которые относились, вероятно, к ранее обсуждавшимся «документам». Не было известно даже о том, что они были когда-либо поданы в парламент. Избрание регента королевства было отложено. Парламент «принял во внимание» тот факт, что «премьер-министр» Салаши будет «временно исполнять обязанности регента» и отныне будет именоваться «Вождь нации». Этот парламент, вне всякого сомнения, уже не мог называться представительным органом. Все попытки Nemzetvezeto, «Вождя нации», получить признание своего «правительства» у нейтральных стран закончились весьма печально.

Собрав свои вещи, я вернулся из дворца в штаб СС. Здесь меня посетили моя жена и сноха; их привезли на немецкой посольской машине из резиденции нунция, тем самым нарушив право ее экстерриториальности.

17 октября я покинул столицу и страну в статусе заключенного. В полпятого вечера прибыл советник Файне, чтобы сопроводить меня на железнодорожный вокзал. В окружении многочисленного конвоя наша машина подъехала к станции Келенфёльд. Специальный поезд, в котором уже находились моя жена и невестка с маленьким сыном, был готов к отправке. Еще накануне доктор Веезенмайер спросил меня, кого из моего ближайшего окружения я хотел бы взять с собой. Я назвал Амбрози, Лазара, Ваттаи, а также моего адъютанта Тошта, который тогда еще был жив. Веезенмайер не имел ничего против названных мной людей, но в поезде я обнаружил только Ваттаи и еще одного человека, которого я вообще не упоминал.

Это было самое печальное путешествие в моей жизни. Почти четверть века я стоял во главе своей страны, наблюдая за тем, как она развивалась и крепла, пока Гитлер не вверг Европу в войну и Венгрия, не желая того, была затянута в смертельный водоворот. Теперь под принуждением меня заставляли покинуть Венгрию; узурпатор сверг меня с помощью нашего врага и установил режим, позорящий Венгрию.

Сигнал воздушной тревоги звучал на каждой венгерской станции, которую мы проезжали; и мы прибыли в Вену в полночь, находясь в глубочайшей депрессии. Здесь Веезенмайер сказал мне, что мой сын присоединится к нам. Я напряг свое зрение и оглянулся вокруг в надежде увидеть Миклоша, но, вероятно, произвел всего лишь смешное впечатление своими бесплодными попытками на начальника поезда. Мы не встретили его ни в Вене, ни в Линце, ни в Баварии. Мы даже не знали, где он находится и жив ли он. На нашу просьбу получить от него известие хотя бы на Рождество ответа не было. Риббентроп всего лишь сообщил в письме моей снохе, что он «прекрасно устроился», цинично намекая на его пребывание в концентрационном лагере Маутхаузен.

В Мюнхене в поезд сел барон Дёрнберг. От него мы наконец-то узнали пункт нашего назначения: замок Хиршберг в окрестностях города Вайльхайма-ин-Обербайерн, который в целях маскировки получил название Вальдбихль. Позднее мы узнали, что именно туда доставили Муссолини после его освобождения немцами. Мы прибыли в Вайльхайм в 11 часов, и на машине нас отвезли в замок, расположенный в живописной местности. Барон Дёрнберг показал нам подготовленные для нас комнаты; одну из них даже выделили для моего сына. Но что мог сделать министр иностранных дел, если сам Гитлер назвал меня «позорным предателем»? Мне не было позволено иметь при себе ни денег, ни каких-либо ценностей. Сотня эсэсовцев патрулировала территорию небольшого парка, окруженного забором с колючей проволокой. В самом замке находились двенадцать гестаповцев с тремя полицейскими овчарками. Во время наших прогулок нас сопровождали вооруженные охранники. Из письма от 8 апреля 1947 г., написанного Эриком Майером из Международного Красного Креста, мы узнали, что его жена, которая занималась делами военнопленных в этой организации, хотела лично передать письмо из Красного Креста, адресованное моей снохе, в замок в феврале 1945 г. Шеф гестапо, сделав вид, что ему неизвестна фамилия Хорти, отказался принять письмо и сказал ей, что в замке расположено обыкновенное государственное учреждение, хотя в этот самый момент в парке гуляли моя сноха с сыном. «Члены семьи Хорти, – сообщила госпожа Майер своему начальству, – заключенные гестапо, которым нельзя передавать никаких посланий даже от Красного Креста».