Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки - [81]

Глава 30. За мечтой в соседнее село

Я еще не почувствовала вкус к бесплатному обучению в старших классах, как в конце девятого класса нам объявили, что со следующего учебного года в нашей школе старшие классы ликвидируются. Село перестало быть райцентром, в нем высвободилось много домов. Было решено свыше открыть в селе интернат и в эти пустующие дома поселить сирот и детей из многодетных семей.

Деревня стала постепенно наполняться детскими криками, смехом и шумом. Мы, старшеклассники, должны были устраивать свое будущее, кто как может. Класс наш распался. Впереди было целое лето, чтобы подумать, что же мне делать дальше.

Окончательное решение, куда пойти учиться, созрело у меня к концу лета. Я наметила ехать в Свердловск в техническое училище, чтобы стать токарем. Меня привлекло то, что там дадут бесплатное обмундирование, общежитие и трехразовое питание. Правда, что такое токарь, я ни сном ни духом не знала. Подумаешь, узнаю, научусь, и я пошла к классному руководителю.

Лидия Васильевна с мужем были выпускниками Казанского университета. Про них было известно, что живут они «на выселках». Они жили в нашем селе долго, можно сказать, я выросла на их глазах. По непонятным для меня причинам Лидия Васильевна меня, стоящую последней в шеренге, выводила на первое место в классе.

Она единолично назначила меня старостой класса, да еще двинула в учком школы, сказав на память: «Кто много делает, тот везде успевает». Вот теперь я стою у порога их тесной квартирки и запрашиваю свои документы. Маленькая, худенькая, она смотрит на меня, внимательно слушает, а потом твердо заявляет, что на жизнь надо смотреть ясно и трезво.

– Какой из тебя токарь? Только займешь чужое место. Хочешь быть учительницей – стань ею. Ты сделала правильный выбор. Самое тяжелое у вас с мамой уже позади. Твои документы я отправила в Благовещенскую среднюю школу, о тебе сказала директору. Учись хорошо, потом работай, а после поступай в пединститут. Уверена, у тебя все получится. Поедешь в новую школу вместе со своей подружкой Машей Новоселовой. Я поговорила с ее мамой, они возьмут тебя с вещами. Ты же знаешь, у них есть своя лошадь.

Я сделала все, как советовала мне Лидия Васильевна, и осталась ей благодарна на всю жизнь. Дома удалось убедить маму в правильности своего шага, а главное, что ей волноваться за меня не надо: каждую субботу к вечеру я буду дома, а уходить обратно буду только во второй половине воскресенья.

‹…›

Вскоре ранним утром мы втроем покатили на телеге в соседнее село Благовещенское.

Помню тот день. Он разгулялся во всю ширь, небо поднялось высоко, солнце из последних сил выдавливало из своего огненного жерла огромный сноп ярко-желтых лучей, передо мной разлеглись дивные картины природы, простые и знакомые с раннего детства. Я думала о своей родной ленской школе, вспоминала учительницу литературы Галину Денисовну Игнатьеву и страдала. Впервые я увидела ее зимой, когда она в спортивной форме бежала по селу на лыжах. Потом все село ахало от того, что купается она в проруби, лихо съезжает на лыжах с самых высоких гор, на коньках танцует, как балерина, а в плохую погоду вместо гимнастики перекладывает поленницу дров с одного места на другое. Помню, я была восьмиклассницей, когда она на высоких каблуках, быстрой походкой, стройная и подтянутая, вошла в класс. Так за все два года преподавания ни разу даже не присела перед нами. Сначала я думала, что она боится измять свою единственную узкую серую юбку, которая облегала ее спортивную фигуру.

Лишь много лет спустя, когда сама встала к учительскому столу, я поняла, что этому делу надо служить стоя. Лицо ее не было красивым, скорее наоборот. Маленькие подслеповатые глаза закрывали очки с толстыми стеклами, но именно они были центром нашего внимания. Коротко стриженные русые волнистые волосы были всегда одинаково тщательно уложены на прямой пробор, они хорошо гармонировали с ее сдержанной манерой поведения. Во всем ее облике чувствовались достоинство и простота. Она была строгой и требовательной, но как мы ждали урок литературы! Она читала проникновенно стихи Некрасова, Лермонтова, читала прозу с листа. Ее слушали все: кто любил читать, кто не читал и даже те, кто никогда не будет читать. Мы боялись пошевелиться, чтоб не заскрипела парта.

Главным было не нарушить тишину, не помешать продлиться чуду. Слово было для нее вдохновением, упоением и оружием одновременно. Оно будило наше воображение, ласкало слух, а иногда, когда надо, и наносило удары.

Когда она цитировала наизусть «Евгения Онегина», мне чудилось, что кровь течет у меня в другую сторону, я замирала и боялась, что будут слышны удары моего сердца.

Нас заставал врасплох школьный звонок, мы ненавидели его в этот момент. Все, как один, мы негодовали на тетю Тоню, которая опять подала звонок раньше. То ее не дождешься, то поторопится. И куда человек спешит, на что смотрит вместо часов?

В селе говорили, что моя учительница – коренная ленинградка, там закончила университет, в блокаду потеряла всех и от сердечных ран решила временно забыться и покинуть свой родной город. И где, как не в нашем лесном краю, можно это сделать? Как ни старалась она не выделяться из всех, но образованность и Ленинград сделали свое дело: везде и во всем чувствовали мы ее превосходство над остальными.